Поездка в Соколье

[Лада]

- Лада, а знаешь, я хочу сказать тебе большое спасибо. За то, что на такси догнала автобус. Иначе, поездка была бы сорвана и я даже не знаю, кому было бы неприятней глядеть ребятам в глаза, тебе или мне.

Лада широко расскрыла глаза. То что она слышала, она меньше всего ожидала услышать здесь и сейчас. Да еще от этого человека.

А так, хоть и с приключениями, но доехали. Я уверен, что в следующий раз ты так не поступишь, не потому, что тебя выпороли в тот же вечер, совесть не позволит. Но, чтобы совести было чуточку легче удержать тебя в следующий раз, все же придется выдрать.

Ну да, глупо было надеяться, что пронесет! Вспыхнувшая было надежда угасла, как салютинка в вечернем небе. Лада часто-часто заморгала и приподняла голову.

Обошел Лады, присел на табуретку, заглянул в глаза, напоминавшее небо, перед самым началом дождя.
- И еще. Ты знаешь, о чем заговорил со мной Горелин, как только я выдал ему все, что полагалось? Он стал просить за тебя. И я пообещал ему, твоему Ване, что ты получишь гораздо слабее, чем он. И я сдержу это обещание. Начинаю.

К концу разговора с Ладой творилось нечто невообразимое. Она как будто увидела все со стороны. Глазами других людей. И как она смоталась на такси НИКОГО НЕ ПРЕДУПРЕДИВ, и как злилась на Белку и хотела (ведь хотела же!) устроить ей какую-нибудь гадость... И как заставила Лане разыскивать их по подвалам, и как Ванька из-за нее подрался с Пашкой, и как ему крепко досталось от Лане из-за нее, все из-за нее! Ладу охватил такой приступ раскаяния, кокого не случалось с ней никогда прежде. Мирно спавшая доселе совесть проснулась и постаралась наверстать все упущенное за 13 лет.
Нет, страх никуда не делся. Но это был уже другой страх. Страх в котором появилась нотка "так мне и надо". Лада опустила лицо на руки и приготовилась принять заслуженное. Ванька... значит он еще просил за меня... после того, как сам получил 40 розог! Какая же я ду...

Без очень большого замаха, впрочем с силой, хлестнул пучком по ее ягодичкам. Потом второй, потом третий раз.
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
Центр белой дрожащий попки покраснел сразу.

- Аах! Вырвалось у девочки на выдохе. Уммм! Кричать сейчас перед Лане было стыдно. Впервые стыдно...

[Игорь Анатольевич Лане]

- Аах! Вырвалось у девочки на выдохе. Уммм! Кричать сейчас перед Лане было стыдно. Впервые стыдно...

Сегодня был вечер терпеливцев. Более-менее сносно терпел Пашка, молчал Шпелер, пытался молчать и Витёк. Горелину это удалось, за вычетом двух-трех срывов. Теперь вот и Волкова. Видно, что больно, но молчит.
С небольшой паузой еще два удара.
ВЗЖИК! ВЗЖИК!
На попе появляются линии причудливой формы. Фон быстро краснеет.
Молчать неохота. Буду-ка сам считать вслух.
- Шесть! Семь! Восемь!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
Тонкие, хлесткие прутья обнимают пухленькие половинки. А те, в ответ, начинают прыгать.

[Женя Белкина]

Лада и Лане говорили довольно тихо и прильнувшая к стеклу Белка не могла услышать их разговора. Но в его результате сомневаться не приходилась. Розги в руке историка, выставленная на их милость голая попка девочки, ее связанные кисти и щиколотки не давали ни единой надежды на то, что обойдется одними лишь воспитательными беседами.

Почему-то перевязки казались самыми страшными. Пусть бы это были какие-нибудь заржавелые тяжеленные кандалы, – они были здесь более уместными. Но от вида этих обычных полотенец, которыми так весело хлопаться в душевой, Белке почему-то стало совсем дурно. Вытянутые вперед "рыбкой" загорелые руки Ладочки лежали так покорно, так трогательно в своей беззащитности, что щемило сердце от тоски. Хотелось утешить ее, обнять, гладить по каштановым кудряшкам, которым она так завидовала, целовать в щеки – только чтобы не страдала, не мучилась! Бедная, бедная… – Женька ощутила, как слезы снова подступают к глазам, который раз за этот проклятый день. Но сейчас у нее уже не было сил их сдерживать. Никаких.


чего же ты плачешь? ты же сама хотела этого?
я не хоте-е-е-е-е-е-ела!
не лги! хоть сейчас не будь обычной врушкой! ты мечтала, чтобы ее высекли, помнишь? вот твое желание и исполнилось! это она должна плакать, а не ты! что же ты отворачиваешься? видишь, как ей сейчас стыдно и страшно, а через секунду будет еще и больно, очень больно! гляди, как дрожат ее плечики, как сжимаются половинки в ожидании удара! радуйся теперь ее унижению! упивайся своей победой! смотри, он уже поднимает прутья…
нет, я не такая! я не такая! неправда!
такая! ты такая как есть! ты сама сделала себя такой!

ВЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!

[Лада]

Сегодня был вечер терпеливцев. Более-менее сносно терпел Пашка, молчал Шпелер, пытался молчать и Витёк. Горелину это удалось, за вычетом двух-трех срывов. Теперь вот и Волкова. Видно, что больно, но молчит.
С небольшой паузой еще два удара.
ВЗЖИК! ВЗЖИК!

- Мммуййй! Айй! Не привыкла Лада терпеть. Поэтому столь благостный порыв очень быстро стал таять, уступая место жалобным вскрикам.

На попе появляются линии причудливой формы. Фон быстро краснеет.
Молчать неохота. Буду-ка сам считать вслух.
- Шесть! Семь! Восемь!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
Тонкие, хлесткие прутья обнимают пухленькие половинки. А те, в ответ, начинают прыгать.

Больно-больно-больно! Вертится в голове. А губы уже не подчиняются никакой воле: - Мммаййй! Мамочки!!! Аааамммм!!

[Игорь Анатольевич Лане]

Больно-больно-больно! Вертится в голове. А губы уже не подчиняются никакой воле: - Мммаййй! Мамочки!!! Аааамммм!!

Конечно, кричит. Девочка все же. Но я хочу нагрузить ее совесть неприятными воспоминаниями по полной программе. Поэтому, бью с прежней силой, только с чуть большими перерывами.
- Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
Отхожу для большего размаха и даю еще три удара:
- Тринадцать! Четырнадцать! Пятнадцать!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
Обе половинки перекрыты, вверху, внизу, в серединке. Следы этой тройки видны особенно хорошо.
- Короткий отдых, Волкова. Смена прутьев и пара неизбежных воспитательных слов.

[Лада]

Конечно, кричит. Девочка все же. Но я хочу нагрузить ее совесть неприятными воспоминаниями по полной программе. Поэтому, бью с прежней силой, только с чуть большими перерывами.

- Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!
- Ааааааа! Оййиййй!!! Ай-яй-яйййй! cry: - выкрикивала Лада уже не задумываясь над тем, стыдно ли кричать в такой ситуации. Впрочем, вообще ни о чем не задумываясь.

Отхожу для большего размаха и даю еще три удара:
- Тринадцать! Четырнадцать! Пятнадцать!
ВЗЖИК! ВЗЖИК! ВЗЖИК!

- ЙЙЙЙЙЙ!! Не нааааа!! ЙЙЙЙЙЙ!! Бо-ольноаааа!: ААааайййй!!!! Лада рефлекторно пыталась прикрыть страдающее место рукой. привязанная рука то и дело дергалась, совершая безуспешные попытки достать бедную попку. А уж что вытворяла попка, можно себе представить. Она прыгала из стороны в стороны и при этом еще опускалась вверх вниз, не забывая и о вращательных движениях. Конечно, ее существенно удерживали путы, и все-таки в результате этого неистового танца занавеска немного сползла и свесилась с краю лавки.

- Короткий отдых, Волкова. Смена прутьев и пара неизбежных воспитательных слов.

Лада слушала и судорожно всхлипывала. Осталось целых ДЕСЯТЬ!

[Женя Белкина]

- Короткий отдых, Волкова. Смена прутьев и пара неизбежных воспитательных слов.

Она уже не услышала неизбежных воспитательных слов. Первые отчаянные крики мечущейся под прутьями девочки ударили Белку по ушам, как будто рядом разорвалась бомба. У каждого человека есть предел терпения. И сейчас у нее он исчерпался.
Женька бросилась бежать – в темноту, сломя голову, не выбирая дороги, неизвестно куда и неизвестно зачем – лишь бы подальше от места истязания. И места ее вечного позора и проклятия.
Она бежала, рыдая, захлебываясь слезами, поминутно спотыкаясь о невидимые во тьме корни, проламывалась через кусты, которые больно хлестали ее ветками, как будто хотели оставить на ее голых плечах клеймо, которое ей теперь предстояло носить всю жизнь. Клеймо предательницы…

…Агнешка Лещинская напрасно ждала бывшую подругу в комнате. В тот вечер Белка так и не появилась. И только на застланной кровати по-прежнему лежал брошенный через окно кулек с мокрым полотенцем, мылом и шампунем. А рядом в электронных недрах «Геймбоя» неунывающий толстячок Марио с недоумением продолжал топтаться вокруг так и не начатого им уровня.

[Игорь Анатольевич Лане]

Мне скажут: ты рефлексируешь. А я соглашусь – да рефлексирую.
Это трудно. Это по-настоящему больно, когда рядом с тобой бьется на скамейке привязанная девчонка, недавняя недотрога-красавица, с губами, чуть поджатыми, как и полагается маленькой принцессе. Сейчас принцесса вопит как будто лежит на горячей плите:

Лада
- ЙЙЙЙЙЙ!! Не нааааа!! ЙЙЙЙЙЙ!! Бо-ольноаааа!: ААааайййй!!!!
Лада рефлекторно пыталась прикрыть страдающее место рукой. привязанная рука то и дело дергалась, совершая безуспешные попытки достать бедную попку. А уж что вытворяла попка, можно себе представить. Она прыгала из стороны в стороны и при этом еще опускалась вверх вниз, не забывая и о вращательных движениях.

Потому что, я поджариваю ее, пусть и не снизу, а сверху.
Это она меня просит – «не надо». Это она мне сообщает, что ей больно. Это в моих путах она бьется, как птица в силке. А я продолжаю причинять боль.
И откуда мне знать, да и кто знает, есть ли польза от этого дикого танца, от этих криков, напоминающих рев младенца? Слышал я, что в лицее ей попадало и не раз, и не два, и не три. Может, от моей сегодняшней порки, будет хоть какая польза. Может, не от порки, лишь от слов, сказанных вначале. А может, хоть пори, хоть говори – пользы нет. И я всего лишь исполняю педагогический долг. С учетом специфики этого заведения.
Надо бы, кстати, поговорить.

Лада
Конечно, ее существенно удерживали путы, и все-таки в результате этого неистового танца занавеска немного сползла и свесилась с краю лавки

Поднимаю занавеску. Перед тем, как снова укрыть ею спину, не удержался и слегка помахал тканью, пусть ветерок прогуляется по тому месту, по которому минуту назад гуляли прутья. Потом заговорил.
- Ладка, - (чего-то я все интимнее и интимнее, скоро до «Ладушки» дойду), - революционный демократ Добролюбов придумал выражение «розгословие». Это он имел в виду, когда розги вместо слов, но я понял, что многие мои коллеги по лицею смогли придать этому термину дословный смысл: одновременно и пороть, и говорить. У меня с этим пока туговато, лучше начну разговор, пока розги еще не в работе.
- Видишь, Лада, я ведь хотел устроить вам всем сюрприз. Сам не так давно узнал, что неподалеку от лагеря есть такая уникальная крепость, которую даже издали увидеть и то, запомнишь надолго. Но, вышло так, что сюрпризы сегодня получал я, причем, один за другим. Сначала ты, со своей таксомоторной импровизацией. Потом умница Шпелер, с которым так интересно болтать на исторические темы, учинил подростковые пляски на доске. Любимцев и Горелин попытались утопить друг друга в дружеских объятьях. Ну, и потом тот же безупречный Горелин, которого мне так расписал Аркадий Викторович, тоже подложил мне изрядную свинью, этой подвальной историей. А я хочу… Впрочем, ты сейчас поймешь, что я хочу.
За время своей болтовни, я успел проверить путы, поправить полотенца и выбрать розги. Взял чуть потолще, три прутика.
Также сделал неприятное открытие – все же кончики прутьев задевали бедра по бокам. Пусть и не так, как с Ванькой, но несколько полосок осталось. Поэтому, я встал над лавкой, опять, почти зажав Ладу между ног. Теперь, благодаря полотенцам, лишних следов не будет точно. Можно ударить сильнее.
- Поехали, Лада. Шестнадцать!
ВЗЖИК!

[Лада]

Поднимаю занавеску. Перед тем, как снова укрыть ею спину, не удержался и слегка помахал тканью, пусть ветерок прогуляется по тому месту, по которому минуту назад гуляли прутья. Потом заговорил.

О оазис среди пустыни! О нежданное облегчение! Лада не очень поняла что с ней делают и почему ей стало легче. Но она с жадностью вцепилась в эту передышку. Хоть бы подольше...

- Видишь, Лада, я ведь хотел устроить вам всем сюрприз. Сам не так давно узнал, что неподалеку от лагеря есть такая уникальная крепость, которую даже издали увидеть и то, запомнишь надолго. Но, вышло так, что сюрпризы сегодня получал я, причем, один за другим. Сначала ты, со своей таксомоторной импровизацией. Потом умница Шпелер, с которым так интересно болтать на исторические темы, учинил подростковые пляски на доске. Любимцев и Горелин попытались утопить друг друга в дружеских объятьях. Ну, и потом тот же безупречный Горелин, которого мне так расписал Аркадий Викторович, тоже подложил мне изрядную свинью, этой подвальной историей.

Лада слушала и заливалась краской под стать своим задним щечкам. Реальность представала перед ней все более и более неприглядно. Вот оно все как... А он нам... а мы... мысли отрывочно проносились в голове и на душе становилось совсем муторно.
- П-простите... - плача выдавила из себя девочка, интонацией компенсируя всю длинную извинительную фразу, которая неспособна была сейчас выстроиться в её голове.

А я хочу… Впрочем, ты сейчас поймешь, что я хочу.
- Поехали, Лада. Шестнадцать!
ВЗЖИК!

- Ай! От вскрика удержаться не удалось, от рывка тоже. И все-таки Лада постаралась лежать смирно, как будто старалась своей послушностью возместить все, что они наделали дурного. Показать как она сожалеет и расскаивается. Все больше говорило в девочке "так и надо".

[Игорь Анатольевич Лане]

Вроде бы девочка сказала «простите». Даже с моим педагогическим стажем, короткий, как заячий хвост, эту просьбу выслушивал я раз сто. И едва ли не в половине случаев, отвечал, именно как в повести у классика, псевдонимом которого назвали самый большой город на Волге. Отвечал со вкусом, будто и впрямь какой-нибудь Гайворонцев или Сидорова, прямо сейчас лежат передо мной на лавке, а в руках у меня длинные, моченые, соленые.
Первый раз в жизни этот ответ был бы полностью по существу. И именно поэтому, не скажу я этой девочке, после чего я ее прощу.
Во-первых, потому, что секу, а во-вторых, потому что уже простил.

- Ай! От вскрика удержаться не удалось, от рывка тоже.

- Так вот, Волкова. Сегодня я был просто замучен гадкими сюрпризами. Но я все равно…
ВЗЖИК!
Добротный семнадцатый удар по левой половинке. С немедленно обозначившимися продольными полосками.
-… Все равно, хочу, чтобы вечер закончился добрым сюрпризом. И сделаю его тебе. Конечно, совсем не пороть тебя я не мог…
ВЗЖИК!
И такой же восемнадцатый удар по правой половинке. И эти полосы выглядят куда солиднее, чем поперечные. Можно сказать, пылают. Вроде тех ударов средней силы, которые получал Горелин. Зато, они все точные.
А попа красная-красная. Все же тонкий хлесткий веник – маленькое оружие массового поражения.
-… Потому что, тебе было бы стыдно перед Ваней. Потому что, совесть у тебя есть. И лучше бить по попе, чем по совести. Но…
ВЗЖИК!
Бить по попе – так бить по попе. И я ударил, чуть слабее, чем прежде, как раз по тому месту, где сходятся половинки. Правда, Лада, в этот момент, в очередной раз выгнулась радугой, половинки немного разошлись и прутья прогулялись по той части ягодиц, которая не загорает даже на самом нудистском пляже.
-… Но я могу сократить наказание. Это и есть мой сюрприз, Волкова. Ты получаешь двадцать ударов, вместо двадцати пяти. Последний!
ВЗЗЗЖИК!
Сильно, хлестко, наискосок. Ни одна из прежних полосок не смотрится ярче, чем эти. Они и глубже, они и вспыхнули, как лампочка наивысшего накала.
Короткий, внимательный взгляд. Если до перерыва девичья попа была чуть-чуть напорота, то сейчас она отстегана, отхлестана, и даже можно сказать, высечена. Хотя, не просек ни разу. Отрадно.
Отвязываю Ладу. Свертываю полотенца с ее ног, убираю занавеску. Ровно одну секунду вижу голую девочку, вытянувшуюся на скамейке. С почти не загорелым белым телом и совсем не белой попкой.
- Все, Волкова. Ты – последняя, а последняя смена в сауне одевается не торопясь . Душа нет, но есть раковина. Я подожду на улице, пока ты оденешься.

[Илья Шпелер]

Но тут он поднял голову и увидел в темноте Шпелера.
- Привет опять, Илюха, - сказал он, стараясь скрыть дрожащий голос (конечно, не удавалось), - ты, надеюсь, не за добавкой явился?
Последние слова Ваня сказал совсем быстро. Соленая слеза докатилась до искусанных губ.

- Нет!!! - резко ответил Шпелер и тут же запнулся, задавшись тем же вопросом. Ответит найти не сумел - понял лишь, что любой будет ему неприятен, а потому решил сменить тему:

- Сильно он тебе?

[Лада]

- Так вот, Волкова. Сегодня я был просто замучен гадкими сюрпризами. Но я все равно…
ВЗЖИК!

- Ойййииии! Больноооо...

-… Все равно, хочу, чтобы вечер закончился добрым сюрпризом. И сделаю его тебе. Конечно, совсем не пороть тебя я не мог…
ВЗЖИК!

Ииииййййййиии!!!

-… Потому что, тебе было бы стыдно перед Ваней. Потому что, совесть у тебя есть. И лучше бить по попе, чем по совести. Но…
ВЗЖИК!
Бить по попе – так бить по попе. И я ударил, чуть слабее, чем прежде, как раз по тому месту, где сходятся половинки. Правда, Лада, в этот момент, в очередной раз выгнулась радугой, половинки немного разошлись и прутья прогулялись по той части ягодиц, которая не загорает даже на самом нудистском пляже.

- Ай-яй-яй!!! Ненадотак! Очень бо(всхлип)льноооо!

-… Но я могу сократить наказание. Это и есть мой сюрприз, Волкова. Ты получаешь двадцать ударов, вместо двадцати пяти. Последний!
ВЗЗЗЖИК!
Сильно, хлестко, наискосок. Ни одна из прежних полосок не смотрится ярче, чем эти. Они и глубже, они и вспыхнули, как лампочка наивысшего накала.

Не успела Лада оценить радостную весть, как ее накрыла самая большая волна. Захлестнула, заставила выгнуться, закричать во всю силу легких. Вытерпеть такое Лада не могла.

- Все, Волкова. Ты – последняя, а последняя смена в сауне одевается не торопясь . Душа нет, но есть раковина. Я подожду на улице, пока ты оденешься.

Вот уже Лане нагнулся к ней и заботливо (или это только показалось?) отвязал полотенце. Вот он вышел на улицу, прикрыв за собой дверь. А боль от ударов и не думала стихать. Казалось, полоски переговариваются между собой. И громче всех говорили, кричали последние три. От этого многоголосого хора, от незамолкающей до сих пор совести, от того, что ее все-таки простили, и еще бог знает от чего, Лада рыдала в голос. Одну руку она прижала к кипящей попке, не терла, именно прижала, а в сгиб второй уткнулась лицом и содрогалась от рыданий.

[Ваня]

- Нет!!! - резко ответил Шпелер и тут же запнулся, задавшись тем же вопросом. Ответит найти не сумел - понял лишь, что любой будет ему неприятен, а потому решил сменить тему:
- Сильно он тебе?

- Да так, сорокешник с оттяжкой. Розог, - небрежно и лихо бросил Ваня. Или, ему показалось, что он лихо ответил. На самом деле, выражение лица Вани было совсем не лихое.

Лада
Не успела Лада оценить радостную весть, как ее накрыла самая большая волна. Захлестнула, заставила выгнуться, закричать во всю силу легких. Вытерпеть такое Лада не могла.

- Если он ее, как меня, она же... не знаю, что будет, - то ли себе, то ли Илье сказал Ваня и направился к крыльцу. Несмело, ох, как несмело, взялся за ручку, потянул на себя...
...Чтобы столкнуться лицом с Лане
- Вы... вы за врачом? - со страхом сказал Ваня.

[Илья Шпелер]

- Да так, сорокешник с оттяжкой. Розог, - небрежно и лихо бросил Ваня. Или, ему показалось, что он лихо ответил. На самом деле, выражение лица Вани было совсем не лихое.

- Бли-и-ин... - у Шпелера аж лицо вытянулось от услышанного. Сорок розог! Офонареть - не встать! Задница самого Ильи до сих пор при резких движениях побаливала после тесного и длительного общения с мухобойкой, но по сравнению с тем, что досталось Ване, это был пшик, легкий общеукрепляющий массаж, не более. В этот момент авторитет нового историка в глазах рыжего подростка рухнул так быстро и капитально, что в его глазах, наверное, можно было бы разглядеть обломки и облако пыли.

...Чтобы столкнуться лицом с Лане
- Вы... вы за врачом? - со страхом сказал Ваня.

Илья, сам не осознавая того, что делает, скорее просто из желания поддержать друга в трудный момент, просто быть рядом с ним, двинулся следом за Ваней и принялся маячить у него за спиной, когда тот заговорил с Лане.

[Игорь Анатольевич Лане]

...Чтобы столкнуться лицом с Лане
- Вы... вы за врачом? - со страхом сказал Ваня.

Горелин рвется в дверь, что неудивительно. А кто на заднем плане? Шпелер?
- Зачем врач? Все в порядке. Иван, я выполнил твою просьбу. Лада получила не только слабее, чем ты, но и меньше на пять ударов. Если она не возражает, можешь прямо сейчас ее утешить. Только, спроси из тамбура (мини-коридорчик между крыльцом и раздевалкой).
Сам же спускаюсь с крыльца, на усыпаную хвоей тропинку. Опустошенный и вымотанный по полной программе. Давно, столько народу не кричало и не плакало из-за меня за один вечер.
И со всеми героями вечера просто так не расстаться.
- Илья (почему-то не охота называть Шпелером), - в очередной раз добрый вечер. Забыл чего в раздевалке?