Не каждый урок кончается после звонка

[Галина Николаевна]

Опустив голову, он вошел в знакомую и безрадостную комнату.

- Укладывайся на тахту, - сердито приказала я, закрывая дверь.

[Ваня]

]
- Укладывайся на тахту, - сердито приказала я, закрывая дверь.

- Галина Николаевна, мы не хотели..., - сказал Ваня, впрочем, без уточнений, чего же он не хотел.
И лег на тахту. Лицом вниз, но штанов не снимая. Ведь не сказали.

[Галина Николаевна]

- Галина Николаевна, мы не хотели..., - сказал Ваня, впрочем, без уточнений, чего же он не хотел.

- Да, я знаю. Все ничего не хотят, но продолжают делать… - подходя к очередному нахалу, который даже и не думал подготавливать свою попу для «процедуры». Значит не понимаем для чего мы здесь находимся. Выделится решил, и здесь... – Горелин! Вы долго так собираетесь лежать, а? Или вам нужна моя помощь? … А ну живо, штаны вниз.

[Ваня]

- Да, я знаю. Все ничего не хотят, но продолжают делать… - подходя к очередному нахалу, который даже и не думал подготавливать свою попу для «процедуры». Значит не понимаем для чего мы здесь находимся. Выделится решил, и здесь... – Горелин! Вы долго так собираетесь лежать, а? Или вам нужна моя помощь? … А ну живо, штаны вниз.

- Галина Николаевна, я очень был бы рад помочь вам. Даже не представляете, как рад. А вот чтобы вы помогли бы мне… Даже подумать об этом стыдно! Вы же завуч.
Ване было действительно стыдно, так как он, неловко выгнувшись на тахте, спускал брюки. Делал этот медленно, спустил лишь до нижней части попы, а потом взялся за трусы, будто еще не решив, снимать их или нет. Вдруг удастся уболтать?
Хотя он прекрасно знал, что с Галиной Николаевной это не пройдет.

[Галина Николаевна]

- Галина Николаевна, я очень был бы рад помочь вам. Даже не представляете, как рад. А вот чтобы вы помогли бы мне… Даже подумать об этом стыдно! Вы же завуч.

Ну, вот как с ними по-хорошему, если и в «рыдальне» - продолжают ерничать. Куда это годится?!
Пропустив мимо ушей болтовню Ивана, я поторопила его:

- Горелин, мне долго еще тебя ждать?

[Ваня]

Ну, вот как с ними по-хорошему, если и в «рыдальне» - продолжают ерничать. Куда это годится?!
Пропустив мимо ушей болтовню Ивана, я поторопила его:
- Горелин, мне долго еще тебя ждать?

Ваня покраснел еще больше, хоть и больше некуда и стянул брюки. Затем стянул трусы, но все же, наполовину, как будто для укола.
- Галина Николаевна, - тихо и немного растерянно сказал он. - Я готов.
Ему вспомнился недавний балет и более давние шутки с Ладкой в "эстетическом" классе. Как было хорошо.

[Галина Николаевна]

- Галина Николаевна, - тихо и немного растерянно сказал он. - Я готов.

- Вот теперь, готов, - полностью оголив место воздействия, я сердито шлепнула по беззащитной попе рукой.

- И, пожалуй, стоит начать с уяснения, для чего предназначена сигнализации… - беря в руку ранее отложенную деревянную лопатку.

- Сигнализация, - шлепая от ягодицы к ягодице … - Это не игрушка! *шлеп-шлеп-шлеп * Это не баловство! – придерживая за талию нашкодившего мальчишку проговаривала я, нашлепывая попу оторвы. – Она предназначена для контроля *шлеп-шлеп-шлеп* Для раннего оповещения об обнаружения признаков пожара *шлеп-шлеп-шлеп* или задымления *шлеп-шлеп-шлеп* А не для спасения *шлеп-шлеп-шлеп* провинившихся!

- Вы уяснили это, Горелин?

[Ваня]

- Вот теперь, готов, - полностью оголив место воздействия, я сердито шлепнула по беззащитной попе рукой.

«Ох, в каком она настроении! - подумал Ваня с легким страхом. Она же руку об меня отобьет».
Заранее закусив губу и осторожно скосив глазом, Ваня понял, что Галина Николаевна не собирается отбивать свою руку. Зато...

- И, пожалуй, стоит начать с уяснения, для чего предназначена сигнализации… - беря в руку ранее отложенную деревянную лопатку.

- Сигнализация, - шлепая от ягодицы к ягодице … - Это не игрушка! *шлеп-шлеп-шлеп * Это не баловство! – придерживая за талию нашкодившего мальчишку проговаривала я, нашлепывая попу оторвы. – Она предназначена для контроля *шлеп-шлеп-шлеп* Для раннего оповещения об обнаружения признаков пожара *шлеп-шлеп-шлеп* или задымления *шлеп-шлеп-шлеп* А не для спасения *шлеп-шлеп-шлеп* провинившихся!

«Выстрелы сыпались подобно дроби, битой десятью барабанщиками»…
После первых трех-четырех ударов Ваня успел вспомнить эти слова и даже попытался напрячь мозг – вспомнить автора и погасить боль. Не удалось. Боль оглушала, и сил оставалось лишь держаться, стиснув зубы.
Удары и, правда, падали, как дробь. Не та резкая, жгучая боль от розги, а какая-то мелкая, зато сплошная, кромешная боль, от которой задыхаешься, будто тебя сунули под мощный шланг. Ваня мычал, вертелся, но крепкая рука завуча удерживала его тело.
Внезапно, боль на секунду прекратилась.

- Вы уяснили это, Горелин?

- Да, - коротко ответил Ваня, опять сжимая зубы.

[Галина Николаевна]

- Да, - коротко ответил Ваня, опять сжимая зубы.

- Отлично. Тогда продолжим.

- «Столб позора» - это не арена цирка! – продолжала я нравоучения, не забывая свои слова подкреплять крепкими шлепками по уже красной попе. - Наказанный должен стоять тихо! Уткнувшись носом в столб! Нельзя свистеть! Нельзя танцевать! Нельзя сидеть! Нельзя разговаривать! - удары сыпались один за одним.

- А как вы себя вели?! *шлеп-шлеп* Устроили самую настоящую клоунаду! *шлеп-шлеп* Бессовестные! … Доучились до шестого класса, а ведете себя как детский сад. Даже хуже. Они хоть слушаются... Горелин?! Не стыдно?

[Ваня]

- «Столб позора» - это не арена цирка! – продолжала я нравоучения, не забывая свои слова подкреплять крепкими шлепками по уже красной попе. - Наказанный должен стоять тихо! Уткнувшись носом в столб! Нельзя свистеть! Нельзя танцевать! Нельзя сидеть! Нельзя разговаривать! - удары сыпались один за одним.

… Лучше бы не было этого перерыва. Новая огненная дробь обрушилась на его попу. Пожалуй, лучше обжечься один раз об костер. Даже, пять, десять раз. Все равно, сотни маленьких угольков, непрерывно впивающихся в тело, гораздо больней.
А может их не сотни, а тысячи? Ваня не считал. Нельзя сосчитать каждую каплю ливня. Особенно, если он усиливается и усиливается.
- ААААА! Мммыыыы!
Это Ваня перестал кусать губы, открыл рот и, вытянув правую руку, впился зубами в рукав. Пока тянулся, не удержался от крика.
Левая рука так же крепко впилась в тахту. Инстинктивная мысль прикрыть рукой пылающую попу, гасла на уровне инстинкта. Страшно было и подумать, что он подставит руку под эти беспощадные, падающие удары.

- А как вы себя вели?! *шлеп-шлеп* Устроили самую настоящую клоунаду! *шлеп-шлеп* Бессовестные! … Доучились до шестого класса, а ведете себя как детский сад. Даже хуже. Они хоть слушаются... Горелин?! Не стыдно?

- Нет! Не.. аааа…. Мммыыы!
Ваня попытался крикнуть, что ему стыдно, но даже не понял, что кричит. Главное – кричит. А кричать он не собирался. Извиниться – да, это он может. Орать – не будет.
Точнее, постарается.
Ваня еще крепче вцепился в руку, даже боясь подумать, что происходит с его задницей. Слезы непроизвольно появились на глазах.

[Ира Зайцева]

Первые 5 минут Ира ждала, что в ее комнату вот-вот постучат, но, как оказалось, никому не было до нее дела. А вдруг завуч пошла на нее докладную писать с целью исключить ее из Лицея? Ирка утерла слёзы и стала лихорадочно соображать.

- Если я тут останусь, то мымра всё равно до меня доберётся, а если я... если я вернусь в рыдальню, то может она меня и простит... Да что ж за день сегодня такой дурацкий! - девочка горько вздохнула. - Ладно, пойду к рыдальне, а там будь, что будет.

Она спустилась на первый этаж. Ваньки у окна уже не было. Ира тихо подошла к двери и робко ее приоткрыла. На тахте лежал Ваня, а Галина Николаевна крутилась вокруг него и лупила его той самой лопаткой, против которой так выступала сама Ирка. В общем-то, она тут же захлопнула дверь, не желая подглядывать за чужим наказанием.

- Блин, бедный Ванька! - девочка услышала его стоны, когда заглянула в рыдальню. - Наверное мымра совсем из-за меня разозлилась и сейчас срывает своё зло на нем. И что на меня нашло? Как-будто лопаткой будет больнее, чем розгами! Просто меня еще никогда так не наказывали... - слёзы опять навернулись на глаза. Она села на подоконник и стала ждать, когда завуч освободится.

[Галина Николаевна]

- А как вы себя вели?! *шлеп-шлеп* Устроили самую настоящую клоунаду! *шлеп-шлеп* Бессовестные! … Доучились до шестого класса, а ведете себя как детский сад. Даже хуже. Они хоть слушаются... Горелин?! Не стыдно?

- Нет! Не.. аааа…. Мммыыы!

- Ах не стыдно?! *шлеп-шлеп-шлеп* Никак не дойдет?! Что так нельзя вести! – лопатка вновь опустилась на левую половинку попки и тут же, не давая продыху, на правую, издавая звонкие сочные шлепки. И опять по левой. И вновь по правой.
*шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп*.

Попа Горелина уже была похожа на хор-рошую, только что сорванную спелую черешню.

[Ваня]

- Ах не стыдно?! *шлеп-шлеп-шлеп* Никак не дойдет?! Что так нельзя вести! – лопатка вновь опустилась на левую половинку попки и тут же, не давая продыху, на правую, издавая звонкие сочные шлепки. И опять по левой. И вновь по правой.
*шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп*.

Попа Горелина уже была похожа на хор-рошую, только что сорванную спелую черешню.

…. Похоже, Галина Николаевна била еще чаще и сильнее, чем раньше. Но, у Вани уже не осталось сил не то, чтобы на мысль, даже на осознанное ощущение.
Боль взахлеб жгла его попку. В этой боли не было ничего страшного, она даже не затопляла и оглушала, в этой боли нельзя было утонуть, как в полынье. Эту боль, скорее, можно было сравнить с промозглым осенним дождем, уже два часа секущим в лицо, да еще при сильном, беспощадном ветре.
Только ветер был огненный.
Ваня еще крепче кусал рукав, а побелевшие руки еще крепче вцеплялись в краешек тахты. Зато ноги он уже не контролировал, и они начали выполнять комплекс упражнений, не существующий ни в одной балетной или гимнастической школе. Он, наверное, даже лягнул бы Галину Николаевну, или закрыл ступнями пылающую задницу, но спущенные брюки мешали этому, и он только дрыгал ногами.
Слезы катились по покрасневшему лицу.

[Галина Николаевна]

Ну, наверное, на этот раз достаточно. Будем надеяться, что до мозгов дошло и урок усвоен.

- Вставай! – откладывая лопатку в сторону, - Пройди. Умойся.

[Ваня]

Ну, наверное, на этот раз достаточно. Будем надеяться, что до мозгов дошло и урок усвоен.

- Вставай! – откладывая лопатку в сторону, - Пройди. Умойся.

Слова Галины Николаевны прозвучали откуда-то издалека, будто из-за облаков. Но Ваня еще несколько секунд пролежал на тахте, продолжая мусолить во рту рукав. Слезы текли по лицу, попа продолжала гореть ровным, не гаснущим огнем.
Ваня все же встал, натянул трусы и брюки (казалось, натягивает на обугленный чурбан, выкатившийся из костра; только его задница была такой вот рдеющей колодой).
- Га… Галина Николаевна… - вздрагивая сказал он и было непонятно, чего было больше в этом тоне: извинения или укоризны.
Потом Ваня побрел в умывальню, включил холодный кран, долго плескал воду на лицо. Потом плескал ее на руки. Потом, когда руки одеревенели, засунул их под штаны, нащупал горящую попу и несколько секунд держал ладони на половинках. Потом опять умыл лицо.
Вернулся в «рыдальню». Пиджак был залит водой, глаза опущены к полу. На Галину Николаевну старался не смотреть.