И де я?

[Тамара Андреевна]

Бедняга так покраснел, что стал еще более рыжим чем до купания. Мальчишка дрожал, причем явно не от страха, а от возбуждения. Зря я его через колено . Думала он совсем маленький.
Мальчишка сидел на кровати и боялся пошевелиться. Похоже, подобные ощущения он испытывал впервые. Илюху нужно было выручать. Но сильно жалеть его было тоже нельзя. Поэтому я сказала, насколько возможно ровным голосом:
- Илья! В медпункте есть душ. Иди встань под прохладную воду, поможет.
Я бросила красноречивый взгляд на поднявшееся бугром полотенце.
- Не переживай, так бывает. Ты уже почти взрослый юноша. Иди, иди, я не буду смотреть.

[Илья Шпелер]

Как здорово, что на каникулах в Лицее почти никого не осталось! Шпелер подумал, что если бы ему пришлось пробираться в таком виде сквозь обычную шумную и снующую во всех направлениях одновременно толпу учеников, он бы либо помер на месте, либо так голышом бы и убежал по морозу куда глаза глядят. А сейчас - коридоры полупусты и только эхо каблуков Тамары Андревны гулко разносится под полутемными сводами.

Но Илья все равно весь путь преодолел быстрой рысцой, низко склонив голову - только уши ярко отсвечивали красным. Никогда еще ни один лицеист так не спешил в рыдальню, как он!

В рыдальне мальчик, не ожидая приглашения резво снял с себя полотенце, кинул на стул и, сверкнув красным пятном на ягодицах, юркнул в душ. Прохладные струи и впрямь сделали свое дело - парень успокоился, тяжелая до этого момента голова прояснилась, разгоряченное стыдом тело кайфовало. Выходить не хотелось. Тем более, что то, что ждало за порогом ванной комнаты внушало лишь страх и трепет. Впрочем, прислушавшись к своим ощущениям, пацан испытал даже некую радость и облегчение, оттого, что он, все-таки, боится порки! Он не хочет! Значит - нормальный. Уфф, слава богу!

Мальчуган, не выключая воду, осторожно выглянул за дверь. Прямо посередине комнаты красовалась уже слишком хорошо знакомая скамейка, а молодая учительница тщательно выбирала розги, загодя замоченные в ведре с рассолом. Минутная радость сменилась опустошающим душу и помыслы страхом и тоскливым ожиданием неминуемого. Илья прекрасно сознавал, что заслужил наказание. "Розги, опять розги!" - подумал он, - "Всегда эти розги. Как будто ничего другого придумать нельзя. Чтоб не так больно."

[Тамара Андреевна]

Вопреки моим ожиданиям, в конец сконфуженный Рыжик вместо соседней двери, ринулся прямиком в рыдальню Причем так резво, что я едва поспевала за ним. Пока "пьяница" плескался в душе, я задумчиво перебирала розги. Что не говори, а получение головомойки от директора я из виду не упускала. А потому следовало проучить мальчишку так, чтобы не только ему не приходили больше в голову мысли о подобных напитках, но и чтобы у меня было какое-никакое оправдание. В случае чего...
Вспомнив " теоретические занятия " Наташки, перед розгами, я решила сначала поработать ремешком. После некоторых размышлений, я выбрала обычный мужской брючный ремень, который выделялся реди богатого изобилия "средств воспитания" именно своей скромностью.
Из душа высунулась огненная мальчишеская голова.
- Давай-ка заканчивай и иди сюда. Илья, будет больно. Может быть даже очень. Но это не значит, что я тебя не люблю или считаю недостойным. Ты хороший мальчишка. Провинился - это да. Причем серьезно. Но после наказаня, я постараюсь забыть о проступке. Постарайся и ты. (вот бы еще директор об этом не узнал!).
- Илья! Сначала 20 ударов ремнем, потом десяток розог. Ставить в угол я тебя не буду. Пусть эта обидная процедура останется на случай, если мы не сговоримся по поводу знаний химии.
И я жестом показала Илье улечься поперек скамьи.

[Илья Шпелер]

"Сказать или не сказать?" - Илья мучился над этим вопросом также, как принц Гамлет над своей дилеммой. И потому нерешительно замялся, прежде чем выполнить вполне четкое указание учительницы. Конечно, 20 ударов ремнем и десять розог - это тоже не кот начихал, но он-то уже практически настроился на то, что наказание действительно будет суровым! А тут - словно бы немного пошалил, да малость подрался. В голове, вызывая жгучее чувство стыда, вертелись отрывочные картины из начала дня, когда он ходил по коридорам пьяный (теперь Илья ясно осознавал, что таким поведением он очень сильно подставлял не только себя, но и, что самое главное, саму Тамару Андреевну, как дежурного учителя, и Ваню), кроме того он понимал, что его поведение в изоляторе, когда химичка начала его шлепать, тоже отнюдь не украшало его образ. Да за одно это ему десяток розог положен! А за спирт и за то, чтоб его не выгнали из Лицея - все полсотни!

Поэтому Илья был более растерян, чем испуган. Он все же решил промолчать - целее будешь. Но зато дал себе самое-самое пречестное слово, что больше никогда не станет вести себя плохо и доставлять Тамаре Андреевне неприятности. Спирта - в рот не возмет ни разу в жизни. Баловаться - не будет. И даже химию выучит!

- Тамара Андреевна! Я... это... я... больше никогда... Честное слово! - сказал он так искренне глядя в глаза училке, так от души, что было видно - он и сам верит в свои слова.

Только после этого он улегся, как было указано, и приготовился терпеть справедливую кару.

[Тамара Андреевна]

- Тамара Андреевна! Я... это... я... больше никогда... Честное слово! - сказал он так искренне глядя в глаза училке, так от души, что было видно - он и сам верит в свои слова.

Шпелер был неузнаваем. Куда только делся весь его вызывающий вид. Мальчику было очень стыдно и похоже, он действительно стыдился не только своей наготы, но и своего поступка. Поэтому я сказала почти ласково:
- Илюша, я очень на это надеюсь.
Стыдно признаться, но после фиаско, которое я потерпела после своего первого урока, я все каникулы тренировалась, стегая ремнем от сумки ни в чем не повинную подушку. Розги я считала варварским орудием, и решилась их применить только потому, что проступок был очень серьезным. Ремень не внушал мне особых опасений, и я решила особо не сдерживаться и похлестать "пьяницу" от души.
Вспомнив наставления Наташки, я встала у скамейки со стороны головы мальчишки. Тут в меня словно вселился чертик. "Ох, надолго ты запомнишь этот случай!". И я зажала рыжую голову между бедер. Илюха дернулся, как от удара током. Сложив ремень вдвое, я сильно размахнулась и сильно стегнула ремнем по внешней стороне правой ягодицы мальчишки. На свежевымытой, незагорелой попе вспыхнула алая полоска. Не делая большой паузы, я нанесла такой же сильный удар по другой ягодице.
Хлесть!
Сделав небольшую паузу и прицелившись, я снова хлестнула по правой ягодице, но уже ближе к ее середине.
Хлесть!
Хлесть - левая. Хлесть - правая.
Ремень доставал до бедер, задевая краем нежную кожу между бедрами и ягодицами.
Хлесть! Хлесть!
Удары постепенно подбирались к середине, к полосочке, разделяющей попу, туда где кожа особенно чувствительная.

[Илья Шпелер]

Я замер, ожидая возмездия и внутренне собираясь, чтобы не ударить лицом в грязь. Училка задумчиво обошла вокруг, а затем решительно подошла к голове и, надвигаясь, словно валькирия, обхватила мою голову своими ногами, сжав, будто в тисках. До сих пор так меня наказывал только отец, причем очень давно, и между женских бедер я оказался впервые. Для меня это стало столь неожиданным, смущающим, стыдным и, одновременно, волнующим, что я машинально попытался вырваться, но тут пришел первый удар ремнем.

Что ни говори, а химичка врезала от души! Попе мгновенно стало горячо, я не удержался и резко взбрыкнул ногами, как бычок на родео. Кажется, даже разок вспискнул. Тут же на мою несчастную задницу рухнул второй удар, потом третий, четвертый...

- Ай!.. Ыммм... Уффххх... Умммм...

Все мои страхи и вся моя стыдливость немедленно прошли и уступили место одному-единственному страху и ощущению - боли. Я и думать забыл о том странном и удушающе стыдном, что было во время шлепки в изоляторе и после. Все мои мысли занимало только одно - порывисто наростающее, словно горячий ветер в пустыне, жжение в ягодицах. Сколько бы раз меня не лупили - мачеха, отец, учителя, воспитатели - привыкнуть к этому невозможно. Можно только научиться сжимать зубы, мычать, вместо крика, и молить Бога, чтобы все это поскорее закончилось и наступило завтра!

Каждый раз, когда кто-нибудь из больших, сильных и разъяренных взрослых (ну, кроме мачехи) вот так, как сейчас, начинал в очередной раз лупить по моей бедной попе, я сам поражался своей глупости и неосторожности. Давал самые торжественные клятвы никогда больше не допускать такого, чтобы вновь оказаться в этом жутком положении... Но нет! Не выходит, хоть ты тресни! А становиться все больнее и больнее, боль уже не разделена на отдельные приступы, а сливается в один сплошной поток, плещущий и клокочущий на попе, словно лава, выливающаяся из вулкана.

- Ыйй... Аффхх... Иййй!

Из глаз полились слезы и приходилось собирать все силы, чтобы совсем уж не зареветь в голос. Я сам не заметил, как обхватил руками колени учительницы и принялся елозить головой между ног химички в такт сыпавшимся ударам. А ремень все продолжал и продолжал свой огнеопасный танец на моей пылающей попе!

[Тамара Андреевна]

Мальчишка извивался как гусеница на иголочке. Ремень продолжал хлестать неумолимо, как маятник часов. Последние удары пришлись по самой середине попы мальчика принося обжигающие ощущения. Илья вел себя не так, как во время шлепанья в изоляторе. Он мычал и изо всех силенок старался не уронить достоинства и не закричать во весь голос. И это ему удалось. Но какой ценой! Когда я разжала бедра, из глаз мальчишки градом катились слезы. Но гордый Илюха молчал. Я молча восхищалась этим пареньком.
- Илья! Ты просто молодец! Давай передохни и перейдем к заключительной части наказания. Может тебя лучше привязать? Розги хлещут куда больнее.
На самом деле, порку розгами я собиралась провести чисто символически. Ну не лежала у меня душа к этому грозному "педагогическому" орудию! Пока Илюшка раздумывал, сможет ли выдержать продолжение непривязанным, я повесила в шкаф ремень и снова стала перебирать розги. Выбрав три прутика из "мальчишечьего" ведерка, я несколько раз взмахнула ими. Прутья были гибкими и "пели" звонко.
- Ну, что решил?

[Илья Шпелер]

- Ага... - Илья нервно сглотнул, не отрывая глаз от прутьев в руках учительницы. Ремнем она поработала хорошо. Боль уже не была такой обжигающей, но оставалось стойкое и очень неприятное ощущение, что мальчик по ошибке уселся на большую горячую электроплиту, типа той, что установлена в кухне Лицейской столовой. И не может встать. Отчаянно хотелось прижаться ягодицами к чему-то холодному - лучше ко льду или просто сесть попой в снег. И так сидеть до-о-олго-долго...

Но увы. Пожар на заднице должен был в ближайшее время только усилится.

- Не надо меня привязывать, - пробурчал паренек, - Маленький я что ли...

Он вытер тыльной стороной руки глаза и под носом. Втянул носом. Медленно встал и, немного косолапя, поплелся укладываться на скамью. Плечи его были опущены, голова - тоже. Даже вечно растрепанная и всклокоченная рыжая шевелюра словно бы поникла и свалялась. Только напоротая попа празднично сияла и переливалась двумя красными половинками, резко контрастируя со всем остальным обликом мальчика, его ощущениями и настроением.

[Тамара Андреевна]

Мальчишка вытянулся в струнку на скамье. Я встала сбоку и почти не замахиваясь несильно стегнула розгами. Это был скорее не стежок, а похлопывание, словно веником в парилке. Мальчишка вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли потому, что даже легкое прикосновение розог к настеганной ремнем попе причиняло боль.
Шлеп.
Шлеп.
После четырех ударов, я перешла на другую сторону.
Шлеп.
Оставалось два стежка, которые я решила нанести вдоль ягодиц и сделать их наиболее памятными. Я встала над мальчишкой, сильно разманулась и резко опустила розги на попу мальчика.
Свисть!
И вслед еще раз.
Свисть!

[Илья Шпелер]

Илья приготовился к заключительной части порки, которая обещала стать самой тяжелой. После ремня попа почти не болела (если ее не касаться) - так, ныла немного, ощущалась. Ремень тем и хорош, что непосредственно во время его применения - да, больно, иногда даже очень, но потом - быстро проходит. А розги и жгут сильнее, и режут, и потом до-о-олгонько о себе напоминают. Боль от них угасает медленно, словно свет фонарика с садящейся батарейкой.

А розги училка выбрала "хорошие", Илья видел. Кто там говорил, что новая химичка пороть не умеет? Фимка с Темычем? Ну-ну. Как же. Жди.

Поэтому пацан лег на лавку, ничего для себя хорошего не ожидая. Вцепился руками в края посильнее, готовясь к жгучей боли, коленями сжал их (края) крепко, так, чтоб ребра деревянные в ноги врезались. Хорошо хоть, всего десять ударов. Могло быть и больше.

Розга прошелестела за спиной, помимо воли заставляя напрячься, и ожгла уже нагретую ремешком попу. Тело автоматически вздрогнуло, но умом Илья понимал - это еще не начало. Примерка, пристрелка, прикидка перед настоящей поркой.

Сзади опять проухнуло и снова несильно. Больно конечно было, но терпимо. Так - чуть-чуть. Скорее даже не больно, а неприятно. Ой, все же больше, чем неприятно, но... Когда же она начнет? Ох, опять слабо. Или - уже? В смысле уже начала? Она таки, кажется, действительно пороть не - ох - не умеет.

Парнишка так и не понял, как ему следует относиться к такой порке. Тамара Андреевна перешла на другую сторону, но и перемена позиции не принесла результата. "Почему?" - вот что мучило мальчика. Илья растерялся. "Она что, собирается наказать меня потом еще раз? Или все же передумала и решила написать докладную? Точно! Так и есть - её разозлило мое... ну-у-у... там в изоляторе..."

Но тут училка снова сменила позицию, встав не сбоку от Ильи, а прямо позади. Прут, до этого летавший спокойно и даже, можно сказать, лениво, вдруг запел, засвистел, рассекая воздух, и впился в подставленную ему бело-розово-красную попу со всей силой и размахом, на какие способен. И попал хорошо - как пуля в цель. Ровно в щель между двумя растопыренными половинками, в самую серединку, укусив самые нежные и восприимчивые участки задницы. Боль взорвалась резко, сразу захватывая все тело, пронзая его до самой головы, рассекая напополам.

- У-у-уй-я-а-а! - не удержал вскрика застигнутый врасплох мальчишка. Но это было не самое плохое. Самое плохое то, что Илья, впервые за "долгие годы", проведенные на скамье для наказаний, не удержался и скатился с нее на пол, так, что последний хлесткий удар учительницы угодил по жестким мертвым доскам скамьи, а не по податливой мягкой живой плоти парнишки. Похожий на выстрел стук дерева о дерево стал салютом его трусости, хотя уже секунду спустя Шпелер и взобрался на свой эшафот обратно.

[Тамара Андреевна]

Удар получился несколько сильнее, чем я рассчитывала. Парень кубарем слетел со скамьи, так что последний удар пришелся по доскам.
Я уже открыла рот, но Илья неожиданно вновь улегся на скамейку. После секундного раздумья, я решила, что достаточно.
- Илюша, вставай, одевайся. Этот удар засчитан.
И видя его нерешительность:
- Все. Хватит. Или тебе понравилось?
Я взяла журнал учета наказаний и повертела его в руках.
- И что мне туда записать? "Нахождение без разрешения за территорией" устроит? Я надеюсь на твое благоразумие, и думаю, что твои блуждания в нетрезвом виде остануться между тобой, мной и Горелиным.

[Илья Шпелер]

- Ага... То есть - нет!.. То есть - не понравилось... - одеваться Илье особо не нужно было - только полотенце намотать "Слава Богу, все уже кончилось! Могло быть и хуже! Ой! Но все равно - могло быть куда хуже! Аллексанна, небось, сполна бы выдала," - думал мальчишка. "Ой!" относилось к тому моменту, когда он не слишко удачно задел попу рукой, закутываясь в ткань. Попа не горела, как обычно после порки, не полыхала огнем - а ощущалась словно бы слегка пригоревшей, как яичница.

- Я никому не скажу, - очень убедительно произнес парнишка, - Честное слово! И... простите меня пожалуйста...

- Можно идти?

[Тамара Андреевна]

- Я никому не скажу, - очень убедительно произнес парнишка, - Честное слово! И... простите меня пожалуйста...
- Можно идти?

- Илья, подожди. Дело к ужину, в Лицее полно народу. Сейчас я тебе твой костюм принесу.
На всякий случай, закрыв мальчика на ключ я сходила в прачечную и принесла чистый и выглаженный костюм.
- Одевайся, и дуй к себе. И постарайся без приключений, хорошо?

[Илья Шпелер]

- Я п-п-пс-с-стораюсь, - продрожал рыжий подросток, едва попадая в штанину с третьего раза. Сидеть в рыдальне в одном полотенце было страшно холодно и он совсем замерз почти весь. Но не это было для мальчика самым трудным. Он, бедняга, пережил несколько долгих, выматывающих душу минут один в комнате для наказаний с ноющей и горячей после порки попой в ужасе ожидая, что сейчас откроется дверь и кто-нибудь войдет! И увидит его здесь в таком виде.

Слишком резко для того состояния, в котором пребывала его попа, натянув штаны (и поморщившись от боли), пацан снял полотенце и принялся напяливать рубаху на посиневшее худое тело. Торопливо застегнул рубаху негнущимися пальцами почти на все пуговицы почти правильно и кое-как заправив ее в брюки, накинул на плечи пиджак. И вопросительно взглянул на училку из под растрепанной, как сапожная щетка, рыжей шевелюры. Теперь можно?

[Тамара Андреевна]

- Замерз? Извини, но все-таки лучше чем голышом через весь Лицей...
Беги, Илюш, беги. Надеюсь на твое благоразумие.
И я погладила мальчишку по рыжей голове.