Во, дела!

[Матюшин]

Женя с заметным удовольствием разместился на подоконнике рядом с Александром Петровичем - не каждый день удается так запросто и дружески пообщаться с учителем. Хотя обращение "господин подпольщик" и заставило его быть осмотрительным.
- Сижу я стало быть, читаю книгу - вы же знаете, как я люблю стремиться к знаниям. И вдруг - о! ужас, - ко мне под дверь с устрашающим шуршанием змеей протискивается листочек. Выхожу в коридор - никого нет, лишь в неверном свете луны вихри опускающейся пыли. Вспоминаю, кто у нас дежурный. Борис Михайлович Зайцев, молодой друг и последователь Александра Петровича Матюшина - вас то есть. Думаю, что могу довериться ему, спешу, бегу... и собственно все.
- И вот я здесь! Готов служить и помогать.

- Замечательная история. Восхищен, вашей сознательностью, сударь. Вот только скажите мне, мы же с вами на одном этаже располагаемся в мужском крыле, правда? И вот сидели мы с Борисом Михайловичем в моей комнате, и нам, можете себе представить, такой же листочек попал под дверь. Ну а мы, конечно немедленно кинулись искать распространителя - скажу по секрету, удалосб поймать с поличным, да вот беда - я побежал по коридору в одну сторону, Борис Михайлович - в другую, а вас никто из нас не встретил, зато вас застал Козьма Архипович довольно далеко от этих мест. Возникают два вопроса: как же вы могли исчезнуть из коридора не встретив нас и где вы искали Бориса Михайловича?

[Euge]

- Замечательная история. Восхищен, вашей сознательностью, сударь. Вот только скажите мне, мы же с вами на одном этаже располагаемся в мужском крыле, правда? И вот сидели мы с Борисом Михайловичем в моей комнате, и нам, можете себе представить, такой же листочек попал под дверь. Ну а мы, конечно немедленно кинулись искать распространителя - скажу по секрету, удалосб поймать с поличным, да вот беда - я побежал по коридору в одну сторону, Борис Михайлович - в другую, а вас никто из нас не встретил, зато вас застал Козьма Архипович довольно далеко от этих мест. Возникают два вопроса: как же вы могли исчезнуть из коридора не встретив нас и где вы искали Бориса Михайловича?

- Ах, Александр Петрович, как я всегда завидую логичности и последовательности вашего мышления. Как часто я стараюсь брать с вс пример и как редко - увы! - мне это удается.
- Но всему есть объяснение. Может быть я немного промедлил перед тем, как выйти. А может быть моя дверь была раньше вашей, и я выскочил из нее, наоборот, раньше вас.
- Если бы я мог, как вы все выстроить в логично связанную цепочку, то, наверное, смог бы дать исчерпывающее объяснение. Но - увы! Александр Петрович!

[Матюшин]

- Ах, Александр Петрович, как я всегда завидую логичности и последовательности вашего мышления. Как часто я стараюсь брать с вс пример и как редко - увы! - мне это удается.
- Но всему есть объяснение. Может быть я немного промедлил перед тем, как выйти. А может быть моя дверь была раньше вашей, и я выскочил из нее, наоборот, раньше вас.
- Если бы я мог, как вы все выстроить в логично связанную цепочку, то, наверное, смог бы дать исчерпывающее объяснение. Но - увы! Александр Петрович!

- Может быть и так... - задумчиво проговорил Матюшин, - что ж, в таком случае, конечно, мы должны выразить вам благодарность за помощь, в некотором смысле, пусть и с опозданием, вы даже способствовали доказательству вины Иры, Ани и Вики, - Александр Петрович очень внимательно посмотрел в глаза Женина.

[Борис Михайлович Зайцев]

Ну вот, и с ним нельзя нормально поговорить, хотя надежда была, - Вика спустила пижамные брюки и легла на лавку, так ничего и не поняв. Порол бы уж сразу, а то всё равно ничего толком не объяснил, только зря дал повод для надежды.

Я настроился окончательно и безповоротно. Больше думать ни о чем не хотелось, если еще немного потяну, то уже не смогу. Поэтому я торопливо вытащил из ведра для девочек розгу, наиболее тонкую как мне показалось, подошел к Вике и без промедления хлестнул ее. Внутри все сжалось, когда я увидел как вспыхнула ярко-красным цветом полоска на ее попе, но останавливаться было нельзя, и я хлестнул во второй раз, в третий, в четвертый...

[Виктория]

Я настроился окончательно и безповоротно. Больше думать ни о чем не хотелось, если еще немного потяну, то уже не смогу. Поэтому я торопливо вытащил из ведра для девочек розгу, наиболее тонкую как мне показалось, подошел к Вике и без промедления хлестнул ее. Внутри все сжалось, когда я увидел как вспыхнула ярко-красным цветом полоска на ее попе, но останавливаться было нельзя, и я хлестнул во второй раз, в третий, в четвертый...

Ожидание опять затягивалось и Вика уже хотела было спросить когда же он начнёт, как почуствовала первый удар, при котором испытала одновременно разочарование и облегчение - всё-таки он выбрал розги, но слава богу хоть девчачьи. От Матюшина такого вряд ли дождёшься.

Розга впивалась кончиками в попу, что было самым неприятным и болезненным, но пока удавалось лежать молча и лишь дёргать попой после каждого удара. Правда Вика поняла, что долго она так не протянет.

[Борис Михайлович Зайцев]

Я продолжал нахлестывать, стараясь не прикладываться в полную силу, и хотя Вика терпела всё молча, я видел как ей приходится несладко, как она вздрагивает после каждого удара, того гладишь закричит или заплачет.
Если заплачет, решил я тогда, не буду продолжать, что бы там не произошло, итак уже руки трясутся, и кто только придумал эти розги.
На двенадцатом ударе я промахнулся и случайно хлестнул девочку по бедрам, сам не понимаю, как это могло случиться...

[Euge]

- Может быть и так... - задумчиво проговорил Матюшин, - что ж, в таком случае, конечно, мы должны выразить вам благодарность за помощь, в некотором смысле, пусть и с опозданием, вы даже способствовали доказательству вины Иры, Ани и Вики, - Александр Петрович очень внимательно посмотрел в глаза Женина.

Слова Александра Петровича о вине девочек, доказательству которой он еще и способствовал, болезненно затронулу душу, и Женя помрачнел.
- Это же шутка все же. Вполне безобидная. Кто ж в самом деле подумает, что Галина Николаевна лысая? А если немного и лысая, то что ж с того? Как говорится, был бы человек хороший.
Женя не отвел взгляд от Матюшина, но выражение было вопросительным.

[Виктория]

Я продолжал нахлестывать, стараясь не прикладываться в полную силу, и хотя Вика терпела всё молча, я видел как ей приходится несладко, как она вздрагивает после каждого удара, того гладишь закричит или заплачет.
Если заплачет, решил я тогда, не буду продолжать, что бы там не произошло, итак уже руки трясутся, и кто только придумал эти розги.
На двенадцатом ударе я промахнулся и случайно хлестнул девочку по бедрам, сам не понимаю, как это могло случиться...

Из последних сил сдерживая крик, Вика впивалась пальцами в край лавки, пытаясь хоть как-то отвлечься от боли. И ведь ещё даже половины нет...Как?...Как пережить такое?

Лежать совсем молча больше не получалось и после каждого удара из груди вырывался стон. Попа начала вилять ещё сильнее и появилось настойчивое желание вскочить и убежать. Куда угодно, только бы это прекратилось.

- А-а-ай! - не выдержала она после очередного удара, который почему-то был намного больнее предыдущих. Рука сама потянулась потереть пострадавшее место и на глаза навернулись первые слёзы.

[Матюшин]

Слова Александра Петровича о вине девочек, доказательству которой он еще и способствовал, болезненно затронулу душу, и Женя помрачнел.
- Это же шутка все же. Вполне безобидная. Кто ж в самом деле подумает, что Галина Николаевна лысая? А если немного и лысая, то что ж с того? Как говорится, был бы человек хороший.
Женя не отвел взгляд от Матюшина, но выражение было вопросительным.

- Это довольно обидная шутка. Лично я так вижу ее последствия: сама Галина Николаевна, конечно, немного расстроится, но, вероятно, чувствуя себя лицом заинтересованным, постарается от расследования и наказания устраниться. Если в этом я окажусь прав, то, по всем нашим правилам, девочек надо бы отправить спать, а завтра вытащить на педсовет, который, поглядев на Галину Николаевну и посчитав ее глубоко оскорбленной и еще по ряду причин, которые я не хочу сейчас вслух называть, скорее всего назначит девочкам какое-нибудь серьезное и, вероятно, позорное наказание. Я тоже считаю, что их проступок невелик и скорее глупость, чем злой умысел, но листовки уже разложены по всему лицею и все их мы изъять не перебудив всех учителей и лицеистов никак не сможем. Поэтому я предложил все же основательно высечь девочек, не потому, что желаю им а зла, а потому, что хочу, чтобы завтра другие учителя посчитали их достаточно и даже, можеть быть, чуть чрезмерно наказанными. ТОгда педсовета не будет. И листовки просто соберут и выбросят. Хорошо бы еще, чтобы они извинились перед Галиной Николаевной, попробую убедить их и в этом, но не уверен, получится ли. Что касается тебя, то я готов согласиться с твоей версией - ты мог бы выскочить из комнаты раньше нас, пойти искать дежурного учителя, скажем, в канцелярию - ведь дежурные часто там сидят, и, не найдя его там, начать искать по всему лицею, вплоть до встречи с Козьмой Архиповичем. Это не значит, что я тебе верю, - голос его стал строгим, - и не значит, что учу обманывать, просто такая вероятность действительно существует, а на сегодня и без тебя наказанных достаточно. Все. Очень надеюсь, что ты хорошо обдумаешь то, что сейчас услышал.

[Анюта Виноградова]

- Это довольно обидная шутка. Лично я так вижу ее последствия: сама Галина Николаевна, конечно, немного расстроится, но, вероятно, чувствуя себя лицом заинтересованным, постарается от расследования и наказания устраниться. Если в этом я окажусь прав, то, по всем нашим правилам, девочек надо бы отправить спать, а завтра вытащить на педсовет, который, поглядев на Галину Николаевну и посчитав ее глубоко оскорбленной и еще по ряду причин, которые я не хочу сейчас вслух называть, скорее всего назначит девочкам какое-нибудь серьезное и, вероятно, позорное наказание. Я тоже считаю, что их проступок невелик и скорее глупость, чем злой умысел, но листовки уже разложены по всему лицею и все их мы изъять не перебудив всех учителей и лицеистов никак не сможем. Поэтому я предложил все же основательно высечь девочек, не потому, что желаю им а зла, а потому, что хочу, чтобы завтра другие учителя посчитали их достаточно и даже, можеть быть, чуть чрезмерно наказанными. ТОгда педсовета не будет. И листовки просто соберут и выбросят. Хорошо бы еще, чтобы они извинились перед Галиной Николаевной, попробую убедить их и в этом, но не уверен, получится ли. Что касается тебя, то я готов согласиться с твоей версией - ты мог бы выскочить из комнаты раньше нас, пойти искать дежурного учителя, скажем, в канцелярию - ведь дежурные часто там сидят, и, не найдя его там, начать искать по всему лицею, вплоть до встречи с Козьмой Архиповичем. Это не значит, что я тебе верю, - голос его стал строгим, - и не значит, что учу обманывать, просто такая вероятность действительно существует, а на сегодня и без тебя наказанных достаточно. Все. Очень надеюсь, что ты хорошо обдумаешь то, что сейчас услышал.

На самом деле, Анька стояла у приоткрытой двери и всё слушала.

"Женька, соглашайся! Уходи к себе, пока отпускают. Это мы винoваты, а вы с Викой просто зря с нами связались... Уходи... Пожалуйста..."

[Euge]

- Это довольно обидная шутка. Лично я так вижу ее последствия: сама Галина Николаевна, конечно, немного расстроится, но, вероятно, чувствуя себя лицом заинтересованным, постарается от расследования и наказания устраниться. Если в этом я окажусь прав, то, по всем нашим правилам, девочек надо бы отправить спать, а завтра вытащить на педсовет, который, поглядев на Галину Николаевну и посчитав ее глубоко оскорбленной и еще по ряду причин, которые я не хочу сейчас вслух называть, скорее всего назначит девочкам какое-нибудь серьезное и, вероятно, позорное наказание. Я тоже считаю, что их проступок невелик и скорее глупость, чем злой умысел, но листовки уже разложены по всему лицею и все их мы изъять не перебудив всех учителей и лицеистов никак не сможем. Поэтому я предложил все же основательно высечь девочек, не потому, что желаю им а зла, а потому, что хочу, чтобы завтра другие учителя посчитали их достаточно и даже, можеть быть, чуть чрезмерно наказанными. ТОгда педсовета не будет. И листовки просто соберут и выбросят. Хорошо бы еще, чтобы они извинились перед Галиной Николаевной, попробую убедить их и в этом, но не уверен, получится ли. Что касается тебя, то я готов согласиться с твоей версией - ты мог бы выскочить из комнаты раньше нас, пойти искать дежурного учителя, скажем, в канцелярию - ведь дежурные часто там сидят, и, не найдя его там, начать искать по всему лицею, вплоть до встречи с Козьмой Архиповичем. Это не значит, что я тебе верю, - голос его стал строгим, - и не значит, что учу обманывать, просто такая вероятность действительно существует, а на сегодня и без тебя наказанных достаточно. Все. Очень надеюсь, что ты хорошо обдумаешь то, что сейчас услышал.

Женя с неподдельным вниманием выслушал слова Александра Петровича. Он понимал, что физик ему не очень поверил, но не желает его ловить до конца, предоставляя возможность придерживаться своей версии (и даже уточняя ее). Какие-то, наверное, у учителя свои соображения на этот счет.
И Жене всегда делолось грустно, когда от него требовалось совершать серьезные и обдуманные - взрослые - поступки. Он еще ценил беззаботность своей юности, когда решать и думать, беспокоиться о нем предоставлялось взрослым - учителям и родителям.
Может надо было бы сказать спасибо Александру Петровичу, но он просто продолжал сидеть рядом и молчать.

[Матюшин]

Женя с неподдельным вниманием выслушал слова Александра Петровича. Он понимал, что физик ему не очень поверил, но не желает его ловить до конца, предоставляя возможность придерживаться своей версии (и даже уточняя ее). Какие-то, наверное, у учителя свои соображения на этот счет.
И Жене всегда делолось грустно, когда от него требовалось совершать серьезные и обдуманные - взрослые - поступки. Он еще ценил беззаботность своей юности, когда решать и думать, беспокоиться о нем предоставлялось взрослым - учителям и родителям.
Может надо было бы сказать спасибо Александру Петровичу, но он просто продолжал сидеть рядом и молчать.

А Александр Петрович ждал Зайцева - все же отпустить Юджа совсем без объяснений было бы невежливо по отношению к коллеге, тем более, что именно ему за все это отвечать. И говорить уже не хотелосб совершенно, он и так сказал больше, чем укладывалось во все официальные педагогические рамки, поэтому оба молча ждали, сидя на подоконннике.

[Euge]

А Александр Петрович ждал Зайцева - все же отпустить Юджа совсем без объяснений было бы невежливо по отношению к коллеге, тем более, что именно ему за все это отвечать. И говорить уже не хотелосб совершенно, он и так сказал больше, чем укладывалось во все официальные педагогические рамки, поэтому оба молча ждали, сидя на подоконннике.

Молчание затягивалось, и Женя все менее уютно чувствовал себя рядом с задумчивым учителем, тяготясь затянувшейся паузой.
- Александр Петрович, - Женин соскочил с подоконника, - а можно я, пока суть да дело, девочек навещу?
Предчувствуя, что Матюшин едва ли легко согласится на такую просьбу, он как можно смиреннее посмотрел на физика, и повторил в краткой форме свою просьбу:
- А?

[Анюта Виноградова]

- Александр Петрович, - Женин соскочил с подоконника, - а можно я, пока суть да дело, девочек навещу?
- А?

Анька резко захлопнула дверь. Получилось громко.

"Дурак! Шел бы уже! И так погано, что Вику наказали из-за нас, а еще и этот..." - Аньке было трудно ждать своей судьбы. Матюшин почему-то не спешил с ними разбираться.

[Борис Михайлович Зайцев]

- А-а-ай! - не выдержала она после очередного удара, который почему-то был намного больнее предыдущих. Рука сама потянулась потереть пострадавшее место и на глаза навернулись первые слёзы.

"Ничего, еще немного, вытерпит" - убеждал я себя, хотя был готов уже бросить это ужасное занятие. Останавливало только то, если вдруг кто-то из дирекции или сам Матюшин решит проверить, чтобы воочию убедиться достаточно ли сурово была наказана Вика.
Я сделал паузу, давая Вике возможность спокойно потереть попу, а сам тем временем сменил розгу.
- Ну, на чем мы остановились? По-моему восемнадцать - спросил я, делая вид будто сбился со счета. - Еще семь и все закончится, потерпи. - и замахнувшись сделал еще один стежок, а за ним еще и еще. Становилось все труднее наносить удары по ненастеганным местам, этих мест уже почти не оставалось...