Пятница...

[Тамара Андреевна]

Слова Галины Николаевны, обращенные ко мне, ударили как бичом. Все. И ничего нельзя сделать. Я вспыхнула, как будто это меня, а не мальчишек собираются публично выдрать, как вдруг в зал, размахивая листочком бумаги вбежала секретарь:
- Подождите, подождите – факс от директора.
Я буквально выхватила листок из рук.


Распоряжение.
1. Лицеисты Шпелер и Горелин ранее допускали грубейшие нарушения дисциплины, а также противопожарной безопасности. Последний проступок заслуживает строжайшего наказания. Решение педагогического совета в отношении этих учащихся оставить в силе. Наказание провести в актовом зале в присутствии учеников и сотрудников Лицея. Ответственная – завуч.
2. Лицеистов Сорокина и Селянинова подвергнуть наказанию в специально отведенном помещении. Ответственные – классный руководитель и преподаватель химии – Волкова Т.А.

Директор лицея. дата. подпись.

Я торжествующе посмотрела на Галину Николаевну и протянула ей листок.

[Фимка]

Итак, Селянинов Артем, Горелин Иван, Сорокин Ефим и Шпелер Илья приговариваются к публичной порке розгами. Количество ударов будет соответствовать степени вины наказуемого и степени раскаяния в проступке. Горелин, и Шпелер получат по 15 ударов, Сорокин – 10, Селянинов – 5, в связи с тем, что он сам пришел и во всем сознался. Тамара Андреевна я думаю, что можно приступать.

Смеховые судороги, как и слезы, закончились почти одновременно. Фимка напрягся и снова тяжело задышал. Вот и все...

[Галина Николаевна]

Я взяла факс из рук Тамары Андреевны и очень внимательно прочитала его. Ну, то же, решение директора – закон для подчиненного.

- Селянинов, Сорокин вы поступаете в распоряжение Тамары Андреевны. Наказания вам не удастся избежать. Вы подвергнитесь его в месте специально оборудованном для этого. Количество ударов остается в силе.

Я повернулась к Савчуку: - Николай Сергеевич, я думаю нам можно приступить к процедуре наказания… и первым будет – «художник» Горелин …

[Ваня]

Подглядывать нехорошо. Но, уже столько нарушено…
Ваня издали посмотрел на лист факса в руках Галины Николаевны. Шрифт был крупным и он прочел текст издали.

Распоряжение.
1. Лицеисты Шпелер и Горелин ранее допускали грубейшие нарушения дисциплины, а также противопожарной безопасности. Последний проступок заслуживает строжайшего наказания. Решение педагогического совета в отношении этих учащихся оставить в силе. Наказание провести в актовом зале в присутствии учеников и сотрудников Лицея. Ответственная – завуч.
2. Лицеистов Сорокина и Селянинова подвергнуть наказанию в специально отведенном помещении. Ответственные – классный руководитель и преподаватель химии – Волкова Т.А.
Директор лицея. дата. подпись.

«Шутка. Подделка. Или, правда? ПРАВДА?»
Ване на одну секунду показалось, будто его одновременно ударили в солнечное сплетение и дали пощечину. Вот, что такое настоящая НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ.
«Шпелер и Горелин ранее допускали грубейшие нарушения дисциплины, а также противопожарной безопасности». Видимо, Шпелер нарушал дисциплину, а он, Ваня – противопожарную безопасность. Значит, за исторический семинар его выдрали не до конца? И публичный позор, подчеркнутый факсом директора, продолжение наказания?
С Темкой – понятно. Его вообще драть не за что, кроме прогулки в ночное время. Но Фимка…
Ведь он, Ваня, в отличие от Фимки, не изуродовал ни одной картины, а лишь нанес свой рисунок на стену, ликвидированный уборщицей за пятнадцать минут обычным чистящим средством. Ведь он ничего не ломал… Ведь он не издевался над девчонками. Ведь он, решив, что девочек будут пороть из-за них, сам, первый признался. Можно сказать, с повинной пришел!
Но все равно, «мудрые» взрослые, начиная от Директора и до торжествующей Тамары Андреевны, решили, что Фимку публично пороть не надо. А он, Ваня Горелин, закоренелый бандит, которого только публичный позор исправит . Причем, не только публичный, но и отличный…
Горевшее и кипевшее сознание Вани не смогло найти более правильного слова, вроде «сегрегационный, дискриминационный» и он чуть ли не повторял: «отличный». Отличный от других. Одним прямо на эшафоте скостили кару больше, чем в половину – ведь большая половина – позор. А его…
Но, неужели он так возмущен, что Фимку выпорют в «рыдальне», а его – на сцене? Не мерзко ли – возмущаться этим? Может, педагоги решили так разбить их союз. Разделяй и…
А вот назло…
- Фимка, - сказал Ваня почти ровным голосом (а слезы – по щекам), - Фимка, я… я рад. Я с тобой все равно дружить буду… Назло этим… этим сволочам…
И уставился, уже не в пол, а в потолок. Никогда еще нему не было настолько наплевать, что с ним сейчас сделают. Сейчас для него сволочи были все педагоги.

[Фимка]

- Селянинов, Сорокин вы поступаете в распоряжение Тамары Андреевны. Наказания вам не удастся избежать. Вы подвергнитесь его в месте специально оборудованном для этого. Количество ударов остается в силе.

Фимка опять не сразу понял, что ему сказали. Хотя и почувствовал, что тот позор и ужас, к которому он внутренне был уже почти готов, миновали его стороной А когда Тамара Андреевна выводила его с Темкой из зала, мальчик не удержался и, обернувшись, виновато посмотрел на Ваню и Илью, как будто и вправду был перед ними в чем-то виноват.

[Илья Шпелер]

Темка умудрился расллышать что прошептал Илья - Я НЕ ПРЕДАВАЛ!!! - он сорвался - НЕПРЕДАВАЛ !!!

- "А вы никому не скажете, что я сказал? - Могила, честное слово!" - передразнил Шпелер сначала Тёмку, а потом и Николая Сергеевича. Причем - достаточно громко, чтобы его могли услышать по крайней мере те, кто стоит рядом.

Воспроизводя этот компрометирующий разговор, Шпелер следил за Селяниновым и поэтому не заметил, как удивленно взмыли вверх брови физрука. Однако они не успели продолжить свою беседу - завуч приступила к вынесению приговора:

... Итак, Селянинов Артем, Горелин Иван, Сорокин Ефим и Шпелер Илья приговариваются к публичной порке розгами. Количество ударов будет соответствовать степени вины наказуемого и степени раскаяния в проступке. Горелин, и Шпелер получат по 15 ударов, Сорокин – 10, Селянинов – 5, в связи с тем, что он сам пришел и во всем сознался. Тамара Андреевна я думаю, что можно приступать.

Шпелер воспринял вердикт безучастно. Еще одно подтверждение его правоты - Селянинову меньше всех. Но торжества он не почувствовал - наоборот, стало почему-то очень горько. Не от того, что ему вместе с Ваней предстоит получить самую большую порцию порки, но - именно от того, что он оказался прав, насчет Селянинова.

А когда зачитали решение последней инстанции - директора

Распоряжение.
1. Лицеисты Шпелер и Горелин ранее допускали грубейшие нарушения дисциплины, а также противопожарной безопасности. Последний проступок заслуживает строжайшего наказания. Решение педагогического совета в отношении этих учащихся оставить в силе. Наказание провести в актовом зале в присутствии учеников и сотрудников Лицея. Ответственная – завуч.
2. Лицеистов Сорокина и Селянинова подвергнуть наказанию в специально отведенном помещении. Ответственные – классный руководитель и преподаватель химии – Волкова Т.А.

Директор лицея. дата. подпись.

...То его уверенность в том, что Селянинова специально "тянут" только укрепилась.

- Николай Сергеевич, я думаю нам можно приступить к процедуре наказания… и первым будет – «художник» Горелин …

Шпелер не испытал никаких чувств по поводу отсрочки - какая, хрен разница: раньше, позже... Все равно чему быть - того не миновать.
Он равнодушно следил за тем, как Ваню повели к скамье, как укладывали, привязывали...

Он снова потерял всякую способность мыслить и чувствовать. Ничего, кроме пустоты и подлого страха.

[Ваня]

Казалось, уже ни одно событие внешнего мира не могло вывести Ваню из бездонной прострации. Нет, смогло.

Я повернулась к Савчуку: - Николай Сергеевич, я думаю нам можно приступить к процедуре наказания… и первым будет – «художник» Горелин …

Так вот, почему он так смотрел на меня.
Ваня слышал от ребят, что у Савчука есть своя методика порки: какие-то тигриные когти, драконьи хвосты (иногда слышал более циничные, переиначенные названия ). Слышал, что Савчук может выпороть добродушно, почти без боли. А может выдавить крик, какой бы не был настрой у провинившегося. Вот почему оскорбленная Галина Николаевна доверила его этому каратисту!
Еще минуту назад мальчик бы вздрогнул, и его бравада полностью сменилась бы страхом. А теперь… Теперь удар был нанесен уже по броне. Гулкий, сильный, оглушительный, но вызывающий на ответный удар.
И Ваня обернулся к Савчуку. Взглянул в глаза.
- Николай Сергеевич… Ну, давайте, делайте из меня вашу лапшу по-шанхайски.

[Николай Сергеевич Савчук]

Да, осведомленность Шпелера о нашем разговоре с Артёмом в учительской меня очень удивила и даже озадачила. Мы с мальчиком были там одни. Потом его сразу забрали в медпункт, правда, говорят, он отправлялся в "бега", но его быстро нашли и насколько известно, за все это время никто с Тёмкой не встречался... Да и не стал бы он рассказывать о таком разговоре, да еще столь подробно... А я - тем более! И все же - цитату Шпелер привел почти точную. "Надо взять на заметку," - решил я. Но, конечно, заниматься выяснением сейчас было не время и не место.

...
...
...

Примерно такого "приговора" я и ожидал и удивился только вмешательству директора. Вроде бы Галина Николаевна не собиралась его привлекать? Да еще это своеобразное "помилование", как будто дети его больше любить станут после этого...

Я повернулась к Савчуку: - Николай Сергеевич, я думаю нам можно приступить к процедуре наказания… и первым будет – «художник» Горелин …

- Ну что ж, молодой человек, прошу Вас, - я широким жестом указал на лавку, - Спускайте брюки и нижнее белье до колен и укладывайтесь.

Я взял со специального столика припасенные эластичные бинты для привязки.

- И не задерживайтесь, пожалуйста, тут вон очередь... Давай-давай, я тебе и лапшу по-шанхайски и морковку по-корейски и даже бешбармак по-турецки организую.

[Ваня]

- Ну что ж, молодой человек, прошу Вас, - я широким жестом указал на лавку, - Спускайте брюки и нижнее белье до колен и укладывайтесь.

Я взял со специального столика припасенные эластичные бинты для привязки.

- И не задерживайтесь, пожалуйста, тут вон очередь...[/quote]


Ваня прикусил губу и впился ногтями в пальцы. Чтобы контролировать дрожащий голос. Повернулся к Шпелеру.
- Илья, - осведомился он удивительно ровным тоном, - ты очень торопишься ? Нет? Вы ошиблись, Николай Сергеевич , тут никакой очереди нет. Может, кто-нибудь в зале хочет?
Но тянуть время он не собирался. Еще подумают, что боится.
Ваня обошел лавку, встал за ведром с розгами, присел на корточки и только после этого, торопливо, ломая ногти, расстегнул ремень и пуговицы. Стаскивать брюки было неудобно; ремень впивался в бедра, но Ваня с ожесточением тянул одежду вниз. Злость на весь мир не уменьшила стыд.
Все. Гармошка из брюк и трусиков стянута к коленям. «Педагогическая поверхность» открыта.
- Я выхожу, не смотреть , - неожиданно звонко крикнул мальчик, как кричал, когда выходил голым из парилки, а в предбаннике были тети и племянницы. Потом неуклюже встал и свалился на лавку. Вытянул руки и ноги.

Николай Сергеевич
Давай-давай, я тебе и лапшу по-шанхайски и морковку по-корейски и даже бешбармак по-турецки организую.

- Это вы можете… чемпион-неудачник, - Ваня сам не понял, как ему на язык легли такие злые слова.
Паренек подумал: вдруг это правда? Вдруг, он, не глядя, попал в цель? Но не испугался, а лишь почувствовал удовлетворение.

[Николай Сергеевич Савчук]

- Илья, - осведомился он удивительно ровным тоном, - ты очень торопишься ? Нет? Вы ошиблись, Николай Сергеевич , тут никакой очереди нет. Может, кто-нибудь в зале хочет?

Я только хмыкнул. Пускай себе храбрится! Даже приятно: видно, что имеешь дело не с нюней каким-нибудь, который еще до порки ноет, а нормальным парнем.

- Это вы можете… чемпион-неудачник, - Ваня сам не понял, как ему на язык легли такие злые слова.
Паренек подумал: вдруг это правда? Вдруг, он, не глядя, попал в цель? Но не испугался, а лишь почувствовал удовлетворение.

Хм-м, почему же неудачник? Я доволен своей карьерой. Как в спорте, так и после ухода из него. Вполне доволен. Я хотел стать педагогом и работать в школе. А тут - Лицей! Даже перебор.

Я наклонился к уху парня, когда сзвязывал его руки:

- Атакующий беркут, - прошептал я тихонько. Вот теперь, Иван Горелин, и посмотрим, кто чего стоит. И кто здесь неудачник. Конечно, для "когтя тигра" он, пожалуй, еще не дорос, но и этот вариант не плох. Парню придется приложить всю свою волю, собрать все свои силы, если он хочет остаться таким же героем после порки, каким пытался представить себя до.

Я закончил с бинтами, вынул из ведерка отличнейшую розгу (интересно, кто это так постарался? У этих ребят, похоже, есть враги...) взглянул на Галину Николаевну:

- Можно начинать?

И, получив от нее кивок, спросил у распростертого вдоль скамьи и крепко привязанного к ней "героя":

- Ты готов?

[Ваня]

Я наклонился к уху парня, когда сзвязывал его руки:

- Атакующий беркут, - прошептал я тихонько.

- А хоть ср.... какающий голубь, - тихо, но отчетливо и зло ответил Ваня . Он даже сам удивился, как несмотря на переполнявшую его злость, сохранял если не вежливость, то задатки хороших манер.

- Ты готов?

- Нет еще, - так же тихо, но ясно сказал Ваня. - Вот отсчитаю до тысячи и обратно, тогда - подумаю. Шутка.
Последнее слово он произнес куда громче.

[Николай Сергеевич Савчук]

- Нет еще, - так же тихо, но ясно сказал Ваня. - Вот отсчитаю до тысячи и обратно, тогда - подумаю. Шутка.
Последнее слово он произнес куда громче.

Я терпеливо дождался, когда запас черного юмора у юноши иссякнет. Это нервное, я понимаю. Что ж, приступим. Как говорится раньше получишь - раньше сможешь сесть.

Розга взметнулась вверх, роняя на пол случайные капельки рассола и со свистом устремилась по широкой дуге прямо на встречу к чуть вздрагивающим ягодицам мальчика. Первые удары я собирался сделать как бы вводными, не особо усердствуя. Но немного не рассчитал (форму, что ли теряю?) и получилось, что стегнул я в полную силу. Так, что в звуке соприкосновения розги с ребячьей плотью, послышался как будто птичий клекот...

А почему это попа у него какая-то не такая?

[Ваня]

Руки привязаны, так крепко, что даже проверять неохота. Перед глазами – собранный в складку занавес. Заднице – чуть прохладно.
Нет, не так уж и прохладно. Злость, сменившая стыд, немного отошла, и Ваня окончательно понял: что-то не так. Нет, его половинки точно не стали двумя кусками льда. Скорее, наоборот. Они чесались и, даже, чуть-чуть горячились.
Но что он понимает в новокаине? Может быть, от всех этих чувств, от этой взрослой обиды, наполнившей детское сердечко, чудесная заморозка куда-то исчезла. А потом – вернется. Ведь когда Ладка проверяла его задницу на чувствительность, боли не было совсем.
Ваня вспомнил Ладку, но не только этот эпизод, а, когда она взяла его руку в комнате. На секунду, на миг ощутил, что нет никаких проблем. Надо только терпеть.
Терпеть, кстати, и с замороженной задницей, будет нелегко. Ваня слышал от ребят же, про методику порки Савчука: он умеет сечь не только сильно, но и умело больно. От его ударов не увернуться, не укрыться, как от настоящего «черного пояса». Не захочешь, а устроишь концерт.
Но он концерт не устроит! Еще недавно был готов прокрутить вторую сценическую программу, изображая как ему больно, но такими криками, чтоб ребята бы посмеялись и поняли – это понарошку. Теперь же нет. Придется молчать и молчать тотально. Эти сволочи, устроившие куда более мерзкий спектакль, чем его шутка, спектакль с амнистией для одних и позором для других, не услышат ни звука! Поэтому молчааа!

Розга взметнулась вверх, роняя на пол случайные капельки рассола и со свистом устремилась по широкой дуге прямо на встречу к чуть вздрагивающим ягодицам мальчика. Первые удары я собирался сделать как бы вводными, не особо усердствуя. Но немного не рассчитал (форму, что ли теряю?) и получилось, что стегнул я в полную силу. Так, что в звуке соприкосновения розги с ребячьей плотью, послышался как будто птичий клекот...

- Аааамммм!
Нет, такой боли не существует в мире. Для него, для него одного родилась эта страшная, злющая, взрывная боль. Вонзившись ракетой в его ягодицы, она, казалось, разнеслась по попе и бедрам мгновенной взрывной волной. Казалось, все нервы вышли из тела, чтобы подставиться под удар.
Но Ваня, пропустил свой крик, как вратарь, пропустивший пенальти, все же валится в ворота с мячом в руках. В голове, оглушенной, но не затронутой этой чудовищной болью, возник контр импульс: почему рот раскрыт, как он смеет кричать. И рывком, да не просто рывком, взрывным рывком вдогонку, Ваня успел ухватить крик и закрыть рот. Лишь чуть-чуть, сквозь губы.
- Ммммм. Ымммм.

[Николай Сергеевич Савчук]

Я так и не понял, что насторожило меня в том, что я видел перед собой. Да, удар получился сильнее, чем я хотел, но не настолько, что бы по телу пацана волной прошла судорога, глаза выпучились, а из горла вырвался хриплый задушенный вскрик - не вскрик... Этакий полуживой труп крика, крик-зомби. Я видел каких чудовищных усилий стоило мальчишке погасить его.

Но это - неправильно!

Я уже вошел в ритм и розга, вновь зловеще просвистев врезалась в попу лицеиста (нет, что-то с ней все-таки не так, с попой, только вот - что?). На это раз я полностью контролировал себя и хищная птица, спикировав с высоты, улетела, лишь чиркнув по поверхности ягодиц когтями, не погружая их глубоко и не раскрывая клюв.

И все же - он не должен так реагировать. Я могу поклясться, что терпеть эти хлесткие удары - можно. Это так же верно, как и то, что Ваня явно намеревался сохранить мужество во время порки как можно дольше - это было видно по его поведению.

Третий удар лег сильнее второго, но послабее первого. Примерно к пятому я планировал выйти на средний ритм и силу, постепенно усиливая удар и ускоряясь, но... Он же еле-еле держится! Мальчик реагирует так, как будто его дерут Бог знает сколько времени, хотя я только начал. И это - не притворство. Эти судороги, эти расширенные зрачки, этот хрип... Что-то, все же, не так! Что?

Четыре!

Пять!

[Ваня]

Я уже вошел в ритм и розга, вновь зловеще просвистев врезалась в попу лицеиста (нет, что-то с ней все-таки не так, с попой, только вот - что?). На это раз я полностью контролировал себя и хищная птица, спикировав с высоты, улетела, лишь чиркнув по поверхности ягодиц когтями, не погружая их глубоко и не раскрывая клюв.

Отзвуки первого взрыва еще перекатывались по заднице, когда их настиг новый удар. Боль была неглубокой, но опять какой-то обидной, будто нет кожи, и бьют прямо по нервам. Будто попу полили спиртом и поднесли спичку.
Ваня все же смог вдохнуть и выдохнуть в этом пожаре. Какая-то часть мозга все еще думала и даже, можно было разобрать мысли.
Ваня понял три вещи.
Как минимум, никакой заморозки нет. Новокаин, скорее всего, оказался просроченным и оказал противоположное действие.
Остальные вещи были чуть отраднее. Ваня, невольно вспоминавший прежнюю порку после исторического семинара, не мог забыть тогдашний страх – вдруг Аркадий его случайно запорет (сколько потом сам смеялся над этим страхом). И, что особенно важно, порка шла на счет. Когда видишь финиш бежать всегда легче.
«Пятнадцать», - прошептал Ваня. «Четырнадцать».

Третий удар лег сильнее второго, но послабее первого.

«Ойммм. Тринадцать!».
Откуда этот огонь? Разве можно жить в огне со стиснутыми зубами? Или жить, зная, что сейчас будет еще один ожог.

Четыре!

Опять факел. Опять огонь. На этот раз факел, прижатый к коже. Крепко, с нажимом. "Двенадцать", - пронеслось кометой в голове.
За двухсекундную паузу, полу задохнувшийся от не выброшенного крика, Ваня разжал зубы, чтобы вцепиться в рукав. То ли завуч и Николай Сергеевич так удивились директорскому факсу, то ли еще какая-причина, но Ване было приказано спустить только штаны, и он лежал на лавке в пиджаке. А может, потом его поднимут, заставят встать перед залом: мальчик без штанов, но в пиджаке и в галстуке. Вот это картинаааа!

Пять!

Снова факел, упавший на попку. Не просто на кожу, казалось, на прежний ожог. И эта боль бушует, рвется, соединившись с прежними угольками.
Зубы судорожно впились в рукав пиджака и Ваня смог съесть этот крик, так и не вышедший наружу.