Я же не... Не виноват? :yes:

[Женя Гребенщиков]

Казалось, что все было совершенно кончено - по крайней мере, боль больше не прибывала с каждой секундой, вырастая и множась на напряженных и сжатых - не больше кулака взрослого - половинках Женькиной попы, и удары жесткой и тяжелой кожаной полоски тоже цже перестали сыпаться, однако мальчишку по-прежнему душили рыдания, он поднимал вверх красное, мокрое личико и жадно =хватал дрожащими, мокрыми губами воздух, которого категорически не хватало для нормальной жизни, громко и самозабвенно ревел - от боли и стыда, обиды и унижения...
Женьке было плохо, по его мнению - хуже чем когда бы то ни было, и еще хуже становиилось при мысли о том что сам себе устроил такое - по сравнению с этими вот... От директора, вобщем - то что было раньше дома был совершенный детский лепет... А ведь он еще не закончил!...

- Тебя здесь никто не держит.

*Не держит?... Как же... Ну... Блин, ну да, я ж действительно и сам пришел и... * - спасительной мыслью промельконуло в голове, Женька почти что решил что эти славные слова сказал вовсе не директор а придумал он сам, да и решил бы - никому бы помехи оттого не было - только вот неожиданно мысль получила продолжение, заставив уже было зашевелившегося мальчишку застонать:

- Но если ты уйдёшь раньше, чем я закончу наказание, то можешь считать, что его не было.

- Ну Михаил Юрьевич... - коротко хныкнул Женька, украдкой - почему-то ему казалось что это сейчас тоже запретят - прикладывая ладошку тыльной стороной к пылающей огнем и занемевшей от ударов заднице.

[Михаил Юрьевич]

- Ну Михаил Юрьевич... - коротко хныкнул Женька, украдкой - почему-то ему казалось что это сейчас тоже запретят - прикладывая ладошку тыльной стороной к пылающей огнем и занемевшей от ударов заднице.

- Не нукай, ты не на конюшне. И давай уже - или вставай и уходи, или укладывайся на место и убирай руки, - от моего взгляда не укрылись попытки Гребенщикова облегчить себе хоть как-то боль. Не то чтобы я возражал, но перерыв затягивался, особенно с учётом того, что я вообще не предполагал его делать. - Ещё 5 раз, - это была некоторая поблажка, но пусть лучше знает сколько осталось терпеть.

[Женя Гребенщиков]

*Да ну его на три веселых буквы!* - сразу же решил Женька. Он почти не двинулся с места - верней, двинулся но решил, что сейчас *еще минуточку* полежит и все... Потому что вставать сразу же после такой пытки нереально....
...Именно что не на конюшне - и очень зря потому что на конюшне бьют лошадей, и то очень редко, и несильно ы общем - в воспитатльных целях - и никогда не бьют взрослых пятиклассников ремнями и по попе!... Это жестоко больно и глупо - и вообще нечестно, маленьких бить!
Это было понятно и ясно всем - ему, Женьке, взрослым теткам и мужикам в программе *Опасная зона*, с некоторым опозданием которое Женька обычно обьяснял недостаточной образованостью (как можно жить и не знать че такое блютуз или вай-фай?) это понял даже папа. Но папа был далеко а Михаил Юрьевич близко, да и вряд ли папа стал бы его в подобной ситуации защищать?.
*Не, не стал бы. А мож ваще бы предательски одобрил...* - почему-то подумалось по-прежнему плачущему Женьке. Об этом думать не хотелось. А уж тем более не хотелось думать в связи этих событий.
Между тем проскальзывала еще одна крайне неприятная мыслишка. Что все-таки н-ннадо. Ну - то есть, надо остаться, хотя так хочется уйти! И хочется, и терпеть сил больше нет...
*Но ведь тогда получится, что все зря - и это, и что вернул этот проклятый журнал, и боль и это унижение в кабинете директора... Пять.. А сколькобыло? Наверное, сто? Или пятьдесят?.. - мальчишка украдкой бросил на директора затравленый, мышиный взгляд и понял - ловить тут неччего. Ни жалости, ни сочувствия и ни шиша. *Машина, блин... Воспитательно-порочная.. Гад, садюга, чтоб ты сдох...* - это были самые безобидные эпитеты из тех которыми он мысленно наградил своего директора - в основном же они были намнооого обиднее и вообще...
Женька ничего не сказал, лег со стоном на место, уже почти собственнически подгреб под грудь подушку и жалобно охнув, сжал зубы и ткнулся мокрым носом в покрывалко, зажмурился...
*Ьей, гадина...*

[Михаил Юрьевич]

Женька ничего не сказал, лег со стоном на место, уже почти собственнически подгреб под грудь подушку и жалобно охнув, сжал зубы и ткнулся мокрым носом в покрывалко, зажмурился...
*Ьей, гадина...*

Мальчишка задумался, причём похоже всерьёз, а может просто тянул время, продолжая при этом жалеть себя и выдавливать слёзы. Вообще он выглядел довольно жалобно, да и больно ему было весьма и весьма, но жалеть было ещё рано.

Я уже собирался поторопить Женю, когда он наконец перевернулся.

- Вот и правильно, - одобрительно кивнул я и без промедления щёлкнул ремнём по напряжённым, уже весьма красным и рельефным ягодичкам.

- ШЛЁП!

- Чего уж сворачивать в самом конце пути? Выбрал - терпи.

- ШЛЁП!

[Женя Гребенщиков]

- Вот и правильно.

- ШЛЁП!

Женька раздраженно подумал, что лучше бы уж скорее бил, чем морали читать: *Не @@@ди, бей давай уже, га...* - но мысль свою закончить не успел - через мгновение мальчишка почувтсовал хлопок, буквально наэлектрезовавший кожу и взвыл, выгибая спину:
- Уууууууу!

- Чего уж сворачивать в самом конце пути? Выбрал - терпи.

- ШЛЁП!

- Я.... Яяяяяяяяяаааййй... Уууу!!!
После перерыва боль стала только сильнее и горячее, кожа будто бы истончалась и болела даже тогда еще, когда Женька в надежде ослабить свои мучения оглаживал свои несчастные половинки - нежно и аккуратно, он же не хотел сделать себе больно - еще болнее чем уже сделали... Сделал. И крики - крики стали на порядок громче, так что у мальчишки аж у самого уши закладывало от собственного визга...

[Михаил Юрьевич]

Женя похоже поставил себе цель перейти на ультразвук, потому что в ушах от его воплей звенело просто, надо было скорее заканчивать, а то на такой громкости может и на лестнице слышно, мой всё же так громко не вопит, когда деру.

- ШЛЁП! ШЛЁП! ШЛЁП!

Не то чтобы подряд, но с минимальным перерывом я выдал остоток Евгению и неспеша принялся вдевать ремень в брюки - наказание окончено, а раскиданные вещи я не любил.

- Вот и всё, справился.

[Женя Гребенщиков]

- ШЛЁП! ШЛЁП! ШЛЁП!

Получив два раза подряд по одному и тому же месту, Женька привычно уже заверещал на почти ультразвуковых частотах, и вдруг совершенно по непонятной причине закашлялся и захрипел, в горле будто бы что-то щелкнуло; В ответ на последний хлопок вместо пронзительного визга из Жекиного горла вылетели какие-то совершенно невразюмительные звуки, вдобавок, там, в горле, было больно.

- Вот и всё, справился.

Вот именно, гад! Справился с маленькиииим... Заливисто и с самоотдачей ревущему Женьке ьыло, конечно не до директора с его глупостями, убедившись что оно и по правде все, Женек как можно незаметнее для МихалЮрьича перебрался в самый дальний от него угол дивана, ткнулся носом в матерчатую обивку и стал прямо-таки с остервенением тереть налупленое и горящее огнем заднее место. О том, что он тут не совсем один и совсем в общем-то не у себя дома...

[Михаил Юрьевич]

Мальчишка рыдал и тёр задницу, всеми возможными способами демонстрируя как ему больно. Вот теперь я его уже не торопил, пусть себе наревётся, успокоится и обдумает почему о здесь. Застегнув пряжку, я ушёл на кухню, попил соку и вернулся в комнату неся ещё один наполненный стакан, правда пока предлагать ничего не стал.

[Женя Гребенщиков]

Наверное, это было даже обидно - когда тебя абсолютно инорируют, но после ТАКОГО предоставленный себе, Женек был совершенно счастлив - настоллько насколько это могло быть в его состоянии...
Продолжавшему то и дело хныкать и хлюпать носом мальчишке было по-прежнему очень больно - и в этом было главное отличие того что только что произошло от того что с ним делал папа, когда Женька был мелкий - тогда истошно верещащему мальчишке больно было только в процессе, а после оставался лижь легкий зуд и жар в напоротом месте, сейчас же...
На ушедшего и вновь вернувшегося через несколько минут директора Женька не обратил ни малейшего вниманрия - слишком был занят собой; вдобавок ко всему остальному по мере того как сквозь горечь в горле и шум в голове медленно стали продираться отрывистые мысли, Жека стал переживать и бояться по поводу странных ощущений... Не в попе, выше, намного выше...
*А вдруг там что-то порвалось и я буду немой?..*

[Михаил Юрьевич]

Жалел себя Женя долго и тщательно, за это время уже вполне можно было успокоиться, сейчас боль уже явно была терпимой и скорее всего задница просто ныла и горела. Видимо с непривычки ощущения казались чересчур сильными.

- Пить хочешь? - предложил я, не особо надеясь на согласие.

[Женя Гребенщиков]

- Ыыы... - неопределенно ответил Женька не особо стремясь к приданию издаваемых им звуков какой-нить осмысленности - шевелиться в ближайшее время в его планыне входило, он абсолютно бесстыдно валялся на тахте с голой попой и думать забыл обо всем остальном кроме поцарапаного самолюбия и раздувшейся по этому поводу саможалости...

[Михаил Юрьевич]

Разобрать, а точнее истолковать такой ответ было невозможно, но переспрашивать я не стал, видимо мало Жене было времени и он не смог успокоиться даже до такой степени, чтобы внятно ответить на вопрос. Что ж, пусть ещё поплачет, раз никак.

[Женя Гребенщиков]

Будь все у Женьки дома, в его комнате, он бы потребовал чтобы МихалЮрьевич убрался куда подальше - любой ценой и не думая о последствиях, будь что будет! Но Гребенщиков был в своеобразных гостях... И... Что ему делать, он не знал...
И не хотелось особенно ничего делать - просто лежать и... И хоть бы сдохнуть так, только чтоб никто не трогал...
Пока что его, Женьку, никто особенно и не трогал. Хотя ему и так ощущений было предостаточно...
Со временем Женек успокоился, затих, лишь изредка всхлипывая, грустно и тяжело вздохнул и шевельнулся, сгребая *в кучу* непослушные руки-ноги...

[Михаил Юрьевич]

Со временем Женек успокоился, затих, лишь изредка всхлипывая, грустно и тяжело вздохнул и шевельнулся, сгребая *в кучу* непослушные руки-ноги...

Времени прошло уже более, чем достаточно, да и мальчишка перестал реветь и даже всхлипы в конце концов затихли, поэтому я решил немного подтолкнуть его к окончанию процесса жаления себя.

- Ну всё уже, давай потихоньку поднимайся, сходи умойся и будем заниматься.

[Женя Гребенщиков]

- Ну всё уже, давай потихоньку поднимайся, сходи умойся и будем заниматься.

Женька поднял на директора изумленно-возмущенный взор и тяжело и обижено засопев, вдруг вспомнил наконец, что лежать с голой попой в чужой квартире нехорошо, осебенно если эта попа не только голая но еще и красная...
*Чтоо? Занимааатьсяя? D Вы чивооо?! Как я после этого-то!?...*