Самогонных дел мастер

[Лена Маревич]

- Аленой ты стала еще до своего рождения, нравится тебе это или нет. Мою дочь зовут Алёна, и оставим этот разговор. Теперь ответь мне, откуда у тебя в комнате бутылка коньяка, цена которому 100,000 рублей?

"Не, это вообще! И кто тут распустился?!" - Ленка сдвинула брови к переносице.
- Ничего я тебе отвечать не буду! Ты тоже стал Аркашей до своего рождения, тебя так бабушка назвала. Нравится тебе или нет! - посчитав, что в данном споре она одержала верх, сразив соперника исчерпывающими аргументами, девица слегка нахохлилась. И нахохлилась бы не слегка, если бы вторая часть фразы не сбила ее с толку. - Постой... - она растерянно замолчала и с полминуты о чем-то усиленно думала, а под конец хлопнула себя по лбу и расхохоталась. - Коньяка?! Пап, ну, какой же это коньяк? Ты напрасно испугался! Это не коньяк! Это - самогон!!!

[Профессор Маревич]

Час от часу не легче.
От услышанного у несчастного родителя потемнело в глазах. Значит прав оказался Зайцев. А Лена... О боже, что с ней стало?
- Лена, - тихим сдавленным голосом произнёс "Аркаша", попутно нащупывая во внутреннем кармане пиджака валидол, - Откуда у тебя самогон?

[Лена Маревич]

- Лена, - тихим сдавленным голосом произнёс "Аркаша", попутно нащупывая во внутреннем кармане пиджака валидол, - Откуда у тебя самогон?

- Как откуда? Мы его сварили. В ванной!

[Профессор Маревич]

- Как откуда? Мы его сварили. В ванной!

- В ванной? - трагическим голосом переспросил отец, более уже ничему не удивляясь.
- В ванной... - задумчиво повторил он и горестно вздохнул, - И кто этому вас научил?

[Лена Маревич]

- В ванной? - трагическим голосом переспросил отец, более уже ничему не удивляясь.
- В ванной... - задумчиво повторил он и горестно вздохнул, - И кто этому вас научил?

- Никто. Мы сами научились, - честно призналась Ленка, поглаживая разволновавшегося папу по руке. - Хочешь посмотреть на самогонный аппарат ? - ее распирало от гордости и очень подмывало похвастаться. Хоть кому...

[Профессор Маревич]

- Сами... - тем же трагичным тоном повторил профессор и схватился обеими руками за голову, - О, Господи!
Минуту он молчал. Мысли в голове путались. Бутылка, самогон, самогонный аппарат в ванной... И тут его осенило. Трусы!!! Нужно было выяснить и это. Хотя он уже заранее был настроен на что-то нехорошее.
Аркадий направил руку в карман и вытащил оттуда полученные у классного руководителя девичьи трусики.
- Скажи мне, Лена, пожалуйста. Мне это Зайцев передал. Не знаешь как они могли попасть к нему?

[Лена Маревич]

Аркадий направил руку в карман и вытащил оттуда полученные у классного руководителя девичьи трусики.
- Скажи мне, Лена, пожалуйста. Мне это Зайцев передал. Не знаешь как они могли попасть к нему?

Видимо, папа разнервничался до такой степени, что ему пришлось лезть за лекарствами, и Ленке от этого сделалось не по себе. Но по-настоящему не по себе ей стало, когда вместо привычных таблеток профессор извлек из кармана... трусы!
Теперь пришел ее черед впадать в шок. Беспомощно пялясь на находку, она помотала головой и невнятно пробубнила:
- Это... это мое?

"Дура, конечно твое! " - то, что это ее трусы - ее знаменитые розовые трусы, было очевидно. Те самые трусы, которые диким, непонятным нормальным людям образом сиволизировали их с Пашкой дружбу.
Только при чем тут Борька? Не конфисковал же он их во время обыска в Пашкиной берлоге.
Ленка еще раз мотнула головой и в упор посмотрела на отца.
- Я не понимаю.

[Профессор Маревич]

Ленка еще раз мотнула головой и в упор посмотрела на отца.
- Я не понимаю.

- Что тут непонятного? - негодующе спросил отец, подогретый услышанным ранее, - Ты их дарила кому-нибудь? Отдавала? Меняла на что-то?

[Лена Маревич]

- Что тут непонятного? - негодующе спросил отец, подогретый услышанным ранее, - Ты их дарила кому-нибудь? Отдавала? Меняла на что-то?

- Да, выменяла у Борьки на его очки! - Ленка наконец обрела дар речи, а с ним и характерное ехидство. - Папа, как они к нему попали?

[Профессор Маревич]

- Прекрати! - профессор встал и сурово посмотрела на дочь, - Твоя ирония тут неуместна. Как попали? Вот полюбуйся! - на коленки девочки упало объявление, так же позаимствованное у математика, - Это ж до чего ты тут докатилась, подумать страшно. Водишься черт знает с кем. Самогон. Коньяк. Алёна, я в УЖАСЕ!!! - на последней фразе Аркадий Леонидович перешел почти на крик.

[Лена Маревич]

- Прекрати! Твоя ирония тут неуместна. Как попали? Вот полюбуйся! Это ж до чего ты тут докатилась, подумать страшно. Водишься черт знает с кем. Самогон. Коньяк. Алёна, я в УЖАСЕ!!!

Буквально на лету Ленка перехватила записку и быстро прочла.
После этого она не слышала ничего. Ни папиного гнева, ни своего глухого шепота, брошенного в необъятное пространство:
- Где вы это взяли?

"Этого не может быть!" - как же отчаянно хотелось в это верить. Но Ленка не поверила. Наверное, первый раз в жизни она не сумела заставить себя верить тому, чему верить желала так страстно. Она побледнела, и мир вокруг побледнел вместе с ней. Краски меркли: яркая, веселая оболочка детской беззаботности превращалась в мутную серую пелену взрослой действительности. Можно было до бесконечности прокручивать в уме варинаты, но бесполезно. Он себя выдал...
Ленка застыла, отрешенно глядя в неопределенную точку перед собой. Он себя выдал...

[Профессор Маревич]

"Сник ребенок. Как-то очень быстро сник", - подумал профессор, на мгновение избавившись от праведного гнева, - Наверное зря я ей показал это объявление. Не нужно было этого делать. Старый осел".
Состояние девочки не могло не затронуть сердце любящего отца. Он уже трижды раскаялся о содеянном и сейчас в растерянности смотрел на дочь.
"Как ее теперь успокоить? Что сказать? Видимо это объявление для нее означает нечто большее, чем просто идиотская шутка ее приятеля".
Присев рядом Аркадий обнял дочь и крепко прижал к себе не говоря ни слова.

[Лена Маревич]

Присев рядом Аркадий обнял дочь и крепко прижал к себе не говоря ни слова.

От прикосновения Ленка вздрогнула. Эффект был моментальный, пусть и не совсем такой, на который, вероятно, рассчитывал папа. Искреннее родительское сочувствие проникло в мозг, переработалось и приняло нестандартную форму: - "Маленькой Аленке папусечка утирает сопли! " - такого удара больное самолюбие снести не смогло. Ленка фыркнула и легонько отстранилась.
- Пап, ты мне так и не сказал, где вы это нашли, - но несмотря на все старания придать голосу уверенности, он по-прежнему был хрипловатым, чужим.

[Профессор Маревич]

- Пап, ты мне так и не сказал, где вы это нашли, - но несмотря на все старания придать голосу уверенности, он по-прежнему был хрипловатым, чужим.

- Ну какое это имеет значение? - спокойным тоном ответил профессор, слегка приободрившись положительными изменениями в поведении дочери. Хочет фыркать, пусть фыркает. Главное, чтобы снова в апатию не впала.
"Да-ааа... Скатилась наша Алёна. Самогон, коньячные бутылки... Даже не ясно как быть дальше. А ведь она так и ни на один мой вопрос не ответила. Всё хиханьки да хаханьки. А ведь это уже не шутки".
- Знаешь что, милая? - задумчиво поглядев на девочку, произнес Аркадий, - Начинай-ка ты паковать вещички. Утром ты летишь со мной. Нечего тебе тут оставаться.

[Лена Маревич]

- Ну какое это имеет значение? - спокойным тоном ответил профессор.

- Большое, - хмуро отозвалась Ленка. Да, с Аркадием Леонидовичем их связывали очень крепкие родственные узы. Сходство налицо. Он спешил отвечать на ее вопросы также, как она на его. Она подошла к столу, повертев в руках бутылку с самогоном, поставила ее обратно.

- Знаешь что, милая? - задумчиво поглядев на девочку, произнес Аркадий, - Начинай-ка ты паковать вещички. Утром ты летишь со мной. Нечего тебе тут оставаться.

- Думаешь, в Брюсселе мне будет лучше? - девочка горько ухмыльнулась. Предложение можно было назвать сверх аномальным для степенного профессора, чья жизнь протекала по четко продиктованному статусом, очень напряженному графику. В нем не было места неожиданностям и спонтанным решениям. Но у его дочки не хватало сил, чтобы удивляться или спорить. Разочарование, казалось, высосало всю энергию, переполнявшую ее еще совсем недавно.