Укрощение ленивой

[Настя Голубева]

- Так, хорошо... - я вложил задания в тетрадь и кивнул Насте. - Ну что? Мы прощаемся до завтра?

Настя не совсем поняла, почему до завтра, они же вроде на понедельник договорились, и ни русского, ни литры завтра в расписании не стояло. Но спрашивать, что же будет завтра не стала, лишь ещё раз уточнила:
—Я тогда в понедельник к трём приду, да?

[Николай Александрович]

—Я тогда в понедельник к трём приду, да?

- В понедельник к трём, - я понял, что запутал ребёнка, и улыбнулся. - Если ты, конечно, не будешь меня специально избегать, то и завтра мы тоже увидимся. Всё, я тебя отпускаю.

Я посмотрел на часы, подумав, что, если Елена Викторовна ещё не уехала домой, то я мог бы зайти к ней прямо сейчас.

- До свидания, Настя, - попрощался я с девочкой и направился через второй этаж к кабинету математики.

[Настя Голубева]

- До свидания, Настя, - попрощался я с девочкой

—До свидания,—проговорила Настя и медленно пошла к себе.
Мягкая пижама, мягкая кроватка, шоколадка милка с клубничным джемом внутри—вот были ее ближайшие планы!

[Елена Викторовна]

Я отдала Насте ключ и пошла к себе, в кабинет математики - у меня было еще много дел. Я закрыла дверь и начала проверять домашнюю работу пятиклассников, но сосредоточиться мне так и не удалось. Я вздохнула и отложила тетрадь.
Из головы у меня не выходили крики девочки и ее жалобные просьбы о прощении. Но что мне было делать? Не наказывать ее и простить и в этот раз? Но так она быстро бы поняла, что ее проступок останется безнаказанным в любом случае, и в следующий раз можно творить что душе угодно. Может все-таки стоило бы поговорить с ней по-хорошему? Но ведь она меня совсем не слушала и не хотела слышать, что я ей говорю. Нет, все же я считала, что Настя получила заслуженное наказание. Но в то же время, я совсем не хотела доводить ее до такого состояния. Возможно, существует какая-то грань между строгостью и мягкостью, и как ее определить, мне было совсем не понятно.
Да! Такому в институте нас точно не учили! Нет, я конечно знала про всякие типы поведения подростков и все такое прочее, но ведь это только теория, а в жизни все происходит совсем не так, как в учебниках.
Я отдернула занавеску у окна. Уже смеркалось, и в лучах фонаря отражались снежинки, которые кружились и тихо падали на землю. Я стояла, прижавшись к стеклу лицом, и думала о том, что мне теперь со всем этим делать...

[Николай Александрович]

Пока я поднимался по лестнице, я обдумывал, как мне построить разговор. Обвинять Елену Викторовну в том, что у неё не получилось справиться с Настей, я не хотел, да и не видел в этом смысла. Я был уверен, что Елена Викторовна сейчас тоже очень переживает. Мне хотелось помочь молодой учительнице понять, что именно пошло не так и почему Настя, которая не впервые оказалась в комнате для наказаний, устроила там такую безутешную истерику.

Путь до кабинета математики много времени не занял. Остановившись перед дверью, я пару секунд постоял, прислушиваясь, потом постучался и, нажав на ручку, приоткрыл дверь, с облегчением увидев, что в классе горит свет.

- Можно к Вам, Елена Викторовна?

[Елена Викторовна]

Я все стояла у окна и размышляла. Ну вот что с Настей пошло не так? Почему, например с тем же Сидоровым из седьмого класса у меня не было таких проблем. Да, мне пришлось его наказать за то же хамство, да, он так же как и Настя плакал и кричал. Но он после наказания попросил прощения и я его простила и больше мы с ним к этой теме не обращались. Но вот с Голубевой я не справилась, и я никак не могла понять в чем здесь дело...
Мои раздумья прервал голос Николая Александровича.

- Можно к Вам, Елена Викторовна?

Конечно, он пришел поговорить о случившемся.
- Да, Николай Александрович, конечно можно, - ответила я и повернулась к двери.

[Николай Александрович]

- Да, Николай Александрович, конечно можно, - ответила я и повернулась к двери.

Я зашёл в класс. Быстрым взглядом отметил, что стопки тетрадей лежат на столе, а Елена Викторовна смотрит в тёмное окно, погрузившись в свои размышления. Не спеша, я прикрыл дверь и с некоторой обеспокоенностью посмотрел на коллегу.

- Вы ведь знаете, почему я пришёл... - это не было вопросом. Я отчётливо видел, что Елена Викторовна сильно расстроена. - Давайте мы присядем и поговорим.

Отодвинув стул у первый парты в среднем ряду, я сел к столу боком, чтобы со своим ростом как-то поместиться в этом тесном пространстве, и жестом предложил учительнице занять любой стул, включая её собственный у учительского стола.

[Елена Викторовна]

- Вы ведь знаете, почему я пришёл... - это не было вопросом. Я отчётливо видел, что Елена Викторовна сильно расстроена. - Давайте мы присядем и поговорим.

- Да, я знаю, - кивнула я головой. На свое учительское место я садиться не стала. Вместо этого я тоже отодвинула стул в первом ряду и села на него так, чтобы видеть лицо директора.
- Николай Александрович, - начала я, - я... я очень расстроена тем, что сейчас произошло. Я понимаю, что с Настей я не справилась, но пока не могу понять, почему именно.
Я немного помолчала.
- Знаете, у меня с ней с самого начала не заладилось. В тот день... когда она прогуляла урок, я спросила ее почему она это сделала. Она мне соврала, что им много задавали, хотя я отлично видела, чем она занималась. Она снеговики лепила с Катей Симоновой. Но несмотря на это, я решила ее простить. Причем я ее предупредила, что если в следующий раз такое повторится или она опять решится на вранье, я ее накажу. Но Настя видимо услышала только последнюю мою фразу, и сразу начала плакать. И когда я ей повторила еще раз, что не буду ее наказывать, она меня не услышала и продолжила рыдать. Здесь мне пришлось повысить голос, чтобы она меня услышала. В общем, я ее насилу успокоила и даже закрыла глаза на то, что задание, которое я ей дала на прошлом занятии она выполнила не сама.
- Ну а сегодня... вы и так все знаете...

[Николай Александрович]

Я внимательно слушал. У меня не было никаких оснований не доверять словам Елены Викторовны - я не мог их ни проверить, ни как-то опровергнуть, однако я чувствовал, что со мной Елена Викторовна говорит искренне, и этого мне было достаточно. Точно так же я верил словам Насти. В таком состоянии дети не обманывают - без всяких сомнений, девочка видела эту проблему по-своему и по-своему очень тяжело её переживала.

Кивнув в ответ на то, что я всё знаю, я довольно долго молчал, устремив невидящий взгляд на свою обувь. Затем, шумно вздохнув, поднял глаза и посмотрел на учительницу. Когда я заговорил, мой голос звучал спокойно:

- Как и все дети... - я постарался подобрать точное описание, которое бы не оправдывало Голубеву, но и показывало, что её проступок не был тяжёлым, - ...Настя наверняка бывает безалаберной и ленивой. Это свойственно всем, иногда даже самым прилежным ученикам. Время от времени за это действительно следует наказывать, и сегодня Вы приняли правильное решение. Но Настя очень боится наказаний. Эти её слёзы - они везде и всегда. Был бы я на её месте, я бы уже давно задумался, что мне сделать, чтобы не попадать в подобные неприятности. А она... бог весть почему ждёт, пока её жареный петух не клюнет. Я ей уже сказал, что она сама виновата в том, что ей сегодня досталось. Она это понимает.

- Елена Викторовна, здесь проблема в том, как ей досталось... - я прервался и, чуть помедлив, произнёс: - Я могу Вам задать очень личный вопрос?

[Елена Викторовна]

- Елена Викторовна, здесь проблема в том, как ей досталось... - я прервался и, чуть помедлив, произнёс: - Я могу Вам задать очень личный вопрос?

Личный вопрос? Хмм. Я догадывалась, какой вопрос хочет задать Николай Александрович. Вообще-то, не в моих правилах было делиться чем-то сокровенным даже с близкими подругами, но я подумала, что такой вопрос может как-то помочь глубже понять проблему. Вместо ответа я просто кивнула головой.

[Николай Александрович]

Вместо ответа я просто кивнула головой.

- Вас в детстве когда-нибудь пороли? - вопрос был закономерный в сложившихся обстоятельствах.

[Елена Викторовна]

- Вас в детстве когда-нибудь пороли? - вопрос был закономерный в сложившихся обстоятельствах.

Ну да, именно этот вопрос я и ожидала услышать. Говорить о таком мне было неловко, а тем более с начальником, но, как говорится из песни слов не выкинешь.
- Да, - я кивнула головой, - было. Один раз. За то, что я взяла без спроса мамину дорогую цепочку с кулоном в школу и там ее потеряла. Мама тогда очень расстроилась. А папа..., - я тяжело вздохнула, - в общем, мне довольно сильно досталось. Но зато я навсегда запомнила что нельзя брать вещи, которые тебе не принадлежат.

[Николай Александрович]

- Да, - я кивнула головой, - было. Один раз. За то, что я взяла без спроса мамину дорогую цепочку с кулоном в школу и там ее потеряла. Мама тогда очень расстроилась. А папа..., - я тяжело вздохнула, - в общем, мне довольно сильно досталось. Но зато я навсегда запомнила что нельзя брать вещи, которые тебе не принадлежат.

Я слабо улыбнулся.

- Мы все в детстве отличались...

На несколько секунд снова повисла пауза.

- Понятие "сильно" - оно для каждого человека очень индивидуально. Вы из детства помните свои переживания. Я помню - свои. Мы даже одно и то же можем помнить по-разному. У меня был дед, для которого выпороть меня или брата было обыденным делом. После окончания учебного года нас на всё лето отправляли к нему в деревню, потому что наши родители считали, что там, на природе, нам должно быть хорошо. И нам там было вполне сносно с бабушкиными пирогами и местными товарищами. Но пару раз за лето в нашей жизни наступали чёрные дни - это не когда мы получали от деда шлепки и подзатыльники. Это когда дед был нами серьёзно недоволен. Я не буду рассказывать Вам о причинах его недовольства - причины могли быть веские. Я Вам сейчас расскажу о последствиях одного такого общения с его ремнём.

Я посмотрел в окно, в котором отражались пустые парты, затем снова перевёл взгляд на учительницу.

- В тот день дед пришёл в неописуемую ярость. Я заранее знал, что мне не поздоровится, но я подумать не мог, что до такой степени. К моему бесконечному ужасу он порол меня абсолютно безжалостно. Удары сыпались один за другим... Их было много... К концу наказания у меня задница была уже вся синяя. Я еле пережил те минуты, но потом ещё несколько дней я невыразимо мучился: мне было больно всё - особенно садиться и вставать. Не сидеть - это, разумеется, тоже - а именно производить само действие, когда я опускался на стул. Из того, что я помню, у меня болели мышцы ног до самых колен, хотя дед порол меня только по заднице - вот так глубоко пробивает ремень, если задаться целью ребёнка хорошенько проучить.

- У Насти на попе будут синяки, - глядя на Елену Викторовну, я озвучил не предположение, а факт. - Вы ведь не так много ей выдали... Что случилось? Она Вас чем-то очень разозлила после того, как я ушёл?

[Елена Викторовна]

Я внимательно слушала Николая Александровича и просто не могла себе представить, что такого он мог натворить, чтобы получить такое наказание. По моему мнению, это уже была жестокость со стороны его деда. Ни один проступок не стоит, чтобы за него так наказывали.
- Я Вам сочувствую, - наконец сказала я, - но я Вам хочу сказать, что у меня не было намерения доводить Настю до такого состояния.

У Насти на попе будут синяки, - глядя на Елену Викторовну, я озвучил не предположение, а факт. - Вы ведь не так много ей выдали... Что случилось? Она Вас чем-то очень разозлила после того, как я ушёл?

Я помолчала немного.
- Знаете, у меня такой характер... Меня вообще трудно вывести из себя. Но если уже вывели, то мне тяжело себя сдержать.
Я действительно выдала ей немного и я старалась сдерживать руку. Но она так жалобно тянула свое "я больше не буду", что я остановилась и спросила ее, что она собственно не будет. Она мне сказала "списывать". Дальше я спросила, что еще, и она ответила "лениться". Больше ничего вразумительного я от нее не услышала, к сожалению.
Я очень хотела поговорить по-хорошему, и готова была вообще прекратить наказание, если бы она поняла и признала свою ошибку. Но Настя не захотела меня услышать. И тогда... в общем это меня и разозлило. Вы думаете, что мне следовало ей объяснить еще раз? Что мне надо было сделать?
Я посмотрела Николаю Александровичу в глаза.

[Николай Александрович]

- Я Вам сочувствую, - наконец сказала я, - но я Вам хочу сказать, что у меня не было намерения доводить Настю до такого состояния.
Я помолчала немного.
- Знаете, у меня такой характер... Меня вообще трудно вывести из себя. Но если уже вывели, то мне тяжело себя сдержать.
...
Я очень хотела поговорить по-хорошему, и готова была вообще прекратить наказание, если бы она поняла и признала свою ошибку. Но Настя не захотела меня услышать. И тогда... в общем это меня и разозлило. Вы думаете, что мне следовало ей объяснить еще раз? Что мне надо было сделать?
Я посмотрела Николаю Александровичу в глаза.

Я кивнул.

- Вам надо было остановиться и не продолжать до тех пор, пока Настя бы не поняла, за что Вы так строго её наказываете. Я вижу здесь две проблемы. Первая: Вы очень сильно её пороли, раз у неё с первых ударов уже появились синяки. Я видел их - они у неё действительно есть. Я не спорю, что порой дети заслуживают именно такого наказания, но, Елена Викторовна... - я покачал головой, - если мы будем наказывать их так строго за плохую учёбу, что нам с ними делать, когда они будут попадаться на чём-то более вопиющем? Вы даже не представляете, что они тут иногда творят... Я Вам рассказал о себе, чтобы Вы понимали, что я на собственном опыте знаю, каково это, когда взрослые расходятся и больше не могут себя контролировать. В тот раз дед меня выпорол за то, что я много недель вредил нашему соседу совершенно намеренно: я этого человека не любил. Он всегда оказывался там, где не надо. Ходил потом жаловался на нас - по поводу и без. Он нам просто мешал проводить лето в своё удовольствие. Ну, мы в ответ начали уничтожать его огород и бить окна. И нам очень долго удавалось по всякому его изводить, пока однажды он не поймал меня. А дальше было то, что я уже рассказал.

- Как видите, детские проступки могут быть незначительными, а могут быть очень тяжёлыми, и поэтому так невероятно важно к каждому подбирать соизмеримое наказание. На мой взгляд, Вы с Настей чисто физически переборщили, однако я согласен с тем, что наказание она своё сегодня заслужила. Вот такая дилемма... Как результат, у неё появился огромный страх перед Вами, хотя я вижу, что Вы к этому не стремились и даже допускаю, что любой другой ребёнок воспринял бы всю эту ситуацию как-то иначе.

- Тут я перехожу ко второй проблеме: если Настя говорит, что она не знает, за что её наказывают... такое наказание не имеет смысла. Бывает, что я тоже вынужден остановиться и какое-то время терпеливо беседовать. В этом нет ничего страшного, потому что наша основная цель не причинить ребёнку боль, а при помощи этой боли донести до него, что следующего такого раза быть просто не должно. Если мы не добились понимания и продолжили его лупцевать - это уже перестаёт быть наказанием. Нам нельзя от нашего собственного бессилия бесконтрольно ребёнка избивать.