Старинная карта

[Юрий Васильевич]

—Нееееет!

Нет не хочу? Или нет, не уберу? Судя по тому, что руки остались на прежнем месте, скорее второе.

— Пожалуйста, хватит...— сквозь слезы просила девочка,—я уже все поняла. Я не полезу больше в парк!

- В парк ты можешь лазать сколько угодно, главное не вместо уроков и не по ночам, - я пошёл обратно к шкафу, понимая, что с уговорами мы точно не закончим до утра. Взял с полки пристёжки для рук и вернулся к девочке.

Присев рядом с лавкой около головы я посмотрел ей в глаза, полные слёз.

- Я вижу, что ты жалеешь, что нарушила режим, - сказал я, а мысленно добавил, что я ни разу не услышал "простите", - но я должен тебя наказать и я это сделаю. Давай руки сюда!

[Настя Голубева]

Взял с полки пристёжки для рук и вернулся к девочке.

Присев рядом с лавкой около головы я посмотрел ей в глаза, полные слёз.

- Я вижу, что ты жалеешь, что нарушила режим, - сказал я, а мысленно добавил, что я ни разу не услышал "простите", - но я должен тебя наказать и я это сделаю. Давай руки сюда!

Насте эти пристёжки очень не понравились. То есть она теперь не сможет даже руками двигать?!
—Не надо меня...привязывать,—всхлипывая произнесла девчушка, ответно смотря в глаза учителю,—я сама буду... я уберу...
Задержав на долю секунду руки на попе, Настя с тяжёлым вздохом и всхлипом убрала их оттуда и спрятала под грудь.
—А вы долго будете...?—спросила она, имея ввиду, конечно, «сколько ударов будет?»
Если тебя собираются убивать, лучше знать сколько это будет длиться.

[Юрий Васильевич]

—Не надо меня...привязывать,—всхлипывая произнесла девчушка, ответно смотря в глаза учителю,—я сама буду... я уберу...

Конечно же я в это не поверил. То есть я понимал, что Настя сейчас попытается, но она не сможет не пихать руки. Впрочем... пусть попробует, может быть мысль о том, что я могу привязать, поможет ей удержаться.

—А вы долго будете...?—спросила она, имея ввиду, конечно, «сколько ударов будет?»

- Не долго, если не будешь мне мешать, - ответил я, но потом подумал, что то, что не долго для меня, для Насти покажется целой вечностью, пусть лучше считает про себя. Когда виден конец, терпеть проще. - 25 раз, один уже был, - подозревая, что сейчас начнутся возражения и просьбы, я сразу же продолжил порку. Взмах руки и рядом с первой полоской, уже красуется вторая, а потом и третья...

[Настя Голубева]

- Не долго, если не будешь мне мешать, - ответил я, но потом подумал, что то, что не долго для меня, для Насти покажется целой вечностью, пусть лучше считает про себя. Когда виден конец, терпеть проще. - 25 раз, один уже был, - подозревая, что сейчас начнутся возражения и просьбы, я сразу же продолжил порку. Взмах руки и рядом с первой полоской, уже красуется вторая, а потом и третья...

Ни осознать что такое 25 раз, ни тем более оспорить это количество, Настя не успела. Ремень снова больно прошёлся по ее несчастной заднице.
—Ммм...—промычала девчонка, справляясь с соблазном закрыть попу руками.
—Ай!—после следующего удара,—Больнааа!
Голубева вцепилась пальцами в лавку так, что костяшки побелели.
«25... Много... Не смогу»,—обрывками думала девчонка.
Попа сжалась ещё сильнее, чем раньше, ноги подрагивали, а рыдания Настя не сдерживала с самого начала.

[Юрий Васильевич]

—Ай!—после следующего удара,—Больнааа!
Попа сжалась ещё сильнее, чем раньше, ноги подрагивали, а рыдания Настя не сдерживала с самого начала.

- Знаю, что больно, - приговаривал я, раскрашивая попу в красный цвет. - Знаю! Тебе и должно быть больно, чтобы больше никогда не захотелось нарушать режим.

Привычными движениями я стегал Настю по попе, пытаясь уловить тот момент, когда руки потянутся назад, чтобы остановиться.

[Настя Голубева]

- Знаю, что больно, - приговаривал я, раскрашивая попу в красный цвет. - Знаю! Тебе и должно быть больно, чтобы больше никогда не захотелось нарушать режим.

Привычными движениями я стегал Настю по попе

Если в начале Настя ещё пыталась считать удары, то теперь для неё все слилось в единую боль, которая постепенно увеличивалась.
Казалось, будто к попе приложили горячую сковородку. Нет, не приложили! Бьют по попе горячей сковородкой.
Настя теперь не только рыдала. К рыданием присоединилось подвывание и повизгивание.
«Не отпускать руки! Не отпускать!»—зациклилась девчонка на одной мысли.
В какой-то момент, когда очередной удар показался ей слишком сильным, Голубева громко взвизгнула и дернула ноги наверх, согнув их в коленях.
—Хваааатит! Простите!—прорыдала она, не возвращая ноги обратно.

[Юрий Васильевич]

В какой-то момент, когда очередной удар показался ей слишком сильным, Голубева громко взвизгнула и дернула ноги наверх, согнув их в коленях.
—Хваааатит! Простите!—прорыдала она, не возвращая ноги обратно.

- Прощу, - сказал я, останавливаясь, - обязательно прощу. Но сначала хорошенько выпорю!

Я не жестил, но и не гладил. Порка должна быть поркой. Больно, неприятно, страшно, но от этого ещё никто не умирал. Пускай немного выдохнет и продолжим.

[Настя Голубева]

Я не жестил, но и не гладил. Порка должна быть поркой. Больно, неприятно, страшно, но от этого ещё никто не умирал. Пускай немного выдохнет и продолжим.

Учитель услышал ее. Пусть не отпустил, но хотя бы дал передышку.
Пролежав несколько секунд в неудобной позе, Настя наконец положила ноги обратно на лавку и даже немного расслабила тело.
Потом, наблюдая краем глаза за физруком(ну а вдруг он ее не предупреждая хлестнёт?!), Голубева осторожно потянула руку к попе и потёрла ее, стараясь разогнать боль. Горячая...
—Я чуть-чуть... я уберу,—поспешила она оправдаться хриплым от бесконечного плача голосом,—больно очень...

[Тимофей Астафьев]

Минуты тянулись, и тянулись, и тяну-у-у-у-у-лись.
Юрий Васильевич давно уже мог убить Настю, выбить всю пыль, разделать под орех.
Сна у Тимофея не было ни в одном глазу, но он устал, а ожидание выматывало еще больше.

[Юрий Васильевич]

Голубева осторожно потянула руку к попе и потёрла ее, стараясь разогнать боль. Горячая...
—Я чуть-чуть... я уберу,—поспешила она оправдаться хриплым от бесконечного плача голосом,— больно очень...

- У тебя минута, - я отошёл к столу и отодвинул в сторону пристёжки - похоже девчонка всё-таки справится. Прислонившись к краю стола, я посмотрел в сторону лавки - маленькая хрупкая фигурка, руки, растирающие красную попу, опухшее от слёз лицо... Жалко их, поганцев, но что делать.

[Настя Голубева]

- У тебя минута, - я отошёл к столу

О, минута—это целая вечность! Хотя потом ведь все опять... И когда закончится неизвестно.
Вздыхая и всхлипывая, Настя изучала каждый сантиметр своей драгоценной попы. Себя было жалко просто до ужаса! Да чтоб она ещё хоть раз правила нарушила!
Минута заканчивалась. За это время Настины бурные рыдания потихоньку перешли в негромкий плач и всхлипы. Оторвав руки от попы, девчонка принялась тереть глаза и вытирать сопли рукавом. Неужели сейчас ее будут опять...?!
—А...сколько ещё...будет?—всхлипывая спросила она Юрия Васильевича.

[Юрий Васильевич]

Настя немного подуспокоилась и даже руки от попы убрала - можно было продолжать.

—А...сколько ещё...будет?—всхлипывая спросила она Юрия Васильевича.

Услышав вопрос, я вернулся к лавке, только встал теперь с другой стороны. Странно конечно, что она сама не считала, но, может у неё просто не получалось одновременно и справляться с болью, и считать.

- Мы остановились на чудесной цифре 13, - я замахнулся и ремень опять заплясал на попе: - А это 14, - и ещё разок: - 15!

[Настя Голубева]

- Мы остановились на чудесной цифре 13, - я замахнулся и ремень опять заплясал на попе: - А это 14, - и ещё разок: - 15!

Настя не успела попросить физрука закончить на этой цифре и отпустить ее. Не успела в очередной раз протянуть «не надо» до порки. Все началось слишком быстро.
—Уйяяяяя!—взвизгнула девчонка, возобновляя громкие рыдания.
Как же больно! Даже больнее, чем до этого!
—Хвааа....тит... Всеееее...
Руки метнулись к попе. Настя забыла их контролировать.
—Мноооого оооочень... я не бууду... Проститееее...—ревела изо всех сил Настя, прикрыв попу.
Терпения ей однозначно не хватало.

[Юрий Васильевич]

—Уйяяяяя!—взвизгнула девчонка, возобновляя громкие рыдания. —Хвааа....тит... Всеееее...
Руки метнулись к попе. Настя забыла их контролировать.
—Мноооого оооочень... я не бууду... Проститееее...—ревела изо всех сил Настя, прикрыв попу.

Я еде успел остановить замах, чтобы не попасть Насте по руке.

- Ну что же ты делаешь?! - воскликнул я, правда особого возмущение в голосе не было, я всё понимал - сложно. - Давай-ка руки вперёд, я должен закончить.

Впереди были ещё 10 раз. Наказание затягивалось...

- Подумай о своём друге, который стоит под дверями и ждёт наказания. Это сложно, поверь мне. Давай поскорее закончим и твои страдания, и его ожидание.

[Настя Голубева]

- Ну что же ты делаешь?! - воскликнул я, правда особого возмущение в голосе не было, я всё понимал - сложно. - Давай-ка руки вперёд, я должен закончить.

Оторвать руки от попы было безумно сложно.
—Простиииите,—плакала Настя, все ещё надеясь, что ее отпустят.
Вроде давно было пора осознать, что пока все 25 раз не получишь—отсюда не выйдешь. Но Голубева использовала любую возможность, чтобы прекратить наказание.
Попа болела и пульсировала. И ещё целых десять раз! Ну почему Юрий Васильевич не хочет ее отпустить?!

- Подумай о своём друге, который стоит под дверями и ждёт наказания. Это сложно, поверь мне. Давай поскорее закончим и твои страдания, и его ожидание.

Тим. Она про него совсем забыла. Казалось он был где-то, то ли в параллельной вселенной, то ли в глубоком прошлом. А сейчас существовали только она, лавка, ремень и физрук. И слезы. Море слез.
А ведь Астафьева потом будут также больно...
Настя постаралась представить каково это стоять под дверью рыдальни и ждать. Юрий Васильевич прав. Это ужасно.
Девочка медленно вытянула руки вперёд и уткнулась в них лицом.
—Пожалуйста...—тихо сквозь плач пробормотала она,—Можно...не так сильно... Очень больно...