Июль - месяц гроз (приват)

[Андрей Иванович Гущин]

Встав из-за стола, я удовлетворенно киваю, возмущаться и спорить никто не стал. Правда, судя по быстрому взгляду Лени на товарища, он не ожидал такой разницы. Хм, вероятно, Юра не делился с ним историей ВСЕХ своих похождений. Ну, это их дело. Я-то эту историю знаю, так что решение считаю вполне справедливым. Сколько Половцев собирается наступать на одни и те же грабли? Сам он, кстати, все понял, судя по его поведению. Глаза заблестели, но помалкивает, не возражает. Да, нелегко тебе придется, уж я об этом позабочусь. Я потому и решил наказать Навицкого первым, что в противном случае ему бы пришлось долгонько ждать своей очереди, мда.
- Ты, Юра подожди здесь. Идем, Леня, не будем тянуть.
И я первым выхожу в коридор, направляясь к комнате для наказаний.

[Юрка]

Юрка все так же молча кивнул. Говорить он сейчас опасался, боялся, что дрожь в голосе выдаст его страх. Когда учитель вышел за дверь, он так же молча повернулся к Лёне, вскинул к плечу сжатый кулак, потом, все же, решившись, коротко сказал:
- Держись!

[Леонид Навицкий]

- Прорвёмся, - негромко шепнул Лёнька в ответ и вышел в коридор.

Сказать-то это не сложно, а вот чувствовал ли он себя так? Определённо нет. И чем больше они приближались к рыдальне, тем ощущения становились острее. Возможно, если бы идти было далеко, Навицкий успел бы как-то привести свои эмоции в более стабильное состояние, но, увы, неприятная комната была буквально за углом.

[Андрей Иванович Гущин]

Захожу в комнату и останавливаюсь, пропуская Навицкого вперед.
- Заходи, Леня. Готовься.
Вид у него разумеется, самый безрадостный. Что ж, утешить его мне нечем, коли уж попал сюда, то ничего хорошего здесь не жди.
Когда мальчик входит, запираю дверь и прохожу в угол, где стоят розги.

[Юрка]

Лёня ушёл и Юрка остался один. Сейчас можно было уже не бодриться, не перед кем, но Половцев, все же, пытался. Стараясь не раздумывать о предстоящем, он принялся расхаживать по комнате. Надо думать о хорошем. О том, что змей цел, что опыт удался и впереди у них еще половина лета!

[Леонид Навицкий]

- Заходи, Леня. Готовься.

Готовься... Легко сказать. Он тут, между прочим, первый раз. Может он не знает как тут готовятся...

Навицкий взглянул на лавку - брр... Поверхность выглядела гладкой и холодной, отполированной сотнями детей. Блин, о чём он думает. Какое ему дело до кого-то другого, ведь сейчас ему самому туда ложиться. Лёнька подошёл ближе, глянул на Гущина в углу, зацепил краем глаза прутья, после чего одним движением сдёрнул шорты с трусами под попу и бухнулся на лавку.

[Андрей Иванович Гущин]

Я неспешно выбрал прут, не из самых длинных, но и не "девичий". Слышу, как возня на лавке затихла, видимо, Леня готов. Ну что ж, приступим.
Оборачиваюсь и подхожу к лежащему на скамейке мальчишке. Штаны он стянул, пожалуй, не слишком низко. А впрочем, сойдет, не так уж много ему причитается, места хватит, бедра задевать не будем.
На всякий случай, еще раз проговариваю:
- Ты будешь наказан за опасный и безответственный опыт, который мог привести к гибели тебя и твоего товарища. Приготовься, Леня, я начинаю.
Примерившись, наношу первый удар. Не в полную силу, конечно, но и шутить не собираюсь, наказание должно быть наказанием.
- Вжик!
На мгновение под прутом вспыхивает белая полоска и тут же начинает краснеть.

[Леонид Навицкий]

Как готовиться уже лёжа на лавке, не понятно совсем. Морально что ли?.. Так он никогда не будет готов к такому - страшно, капец как. Лёнька постарался заранее не сжаться в комок, сказал себе, что не он первый, не он последний, но это вообще не помогло, точнее может и действовало чутка, но ровно до тех пор, пока прут не опустился на его задницу.

Ого! - мысленно воскликнул Навицкий, пока удерживая все звуки внутри. А ведь это всего лишь один...

[Андрей Иванович Гущин]

Мальчишка явно с трудом сдержал крик. Но помалкивает, руками не закрывается, с лавки не соскакивает, терпит, молодец. Впрочем, посмотрим, что будет дальше. Хочется поскорее закончить с неприятным делом, но я сдерживаю себя и взмахиваю розгой не частя, давая вздохнуть после каждого удара.
Вжик! Вжик! Вжик! Вжик!
Новые полоски ложатся на ягодицы параллельно первой.

[Леонид Навицкий]

- Мммм... - Лёнька вцепился руками в лавку, стараясь не закрыть попу руками. Задница горела огнём, хоть и всего-то ничего ещё было. Какая же гадость - эти розги, такие кусачие и мерзкие. Кто только это придумал... Хорошо хоть какие-то паузы есть, а то было бы вообще невыносимо.

Навицкий старался представить себе что-то хорошее, но это не помогало, как только прилетал следующий удар, приятная картинка тут же улетучивалась и оставалась только боль.

[Андрей Иванович Гущин]

Мальчишка держится мужественно. Не то, чтобы это имело большое значение, если б он вопил и плакал, я бы не стал хуже к нему относиться. Но все же, твердость характера заслуживает уважения.
Жалко их, балбесов, а что делать? Ну вот кой черт понес их баловаться с молнией? Не понимают слов, приходится добавлять ума по-другому. Как там, у Шолохова: "Голова думала, а ж… отвечает". Вот и отвечает, мда.
Продолжаю взмахивать прутом, стараясь не терять бдительности. Кто знает, на сколько хватит его терпения, как бы не сунул руку под розгу.
Вжик! Вжик! Вжик!

[Леонид Навицкий]

Вжик! Вжик! Вжик!

- Ааа... - терпеть становилось всё сложнее и сложнее. Блин, всё же было так хорошо и весело, а теперь вот лежишь с голым задом и тебя стегают прутом. Чёрт, как же больно!

Лёнька перевёл взгляд на свои руки - костяшки пальцев побелели от того, как сильно он вцепился в лавку. Безумно хотелось прикрыться и чтобы больше никто и никогда не мог прикоснуться к его несчастной попе ни прутом, ни ремнём, ни чем там ещё взрослые пользуются.

[Андрей Иванович Гущин]

Вжик! Вжик!
Еще две полоски ложатся рядом в самом низу попы, и я опускаю прут.
- Десять, - объявляю вслух и неспешно перехожу на другую сторону скамейки, давая Лене короткую передышку.
Видно, как трудно дается ему терпение. Увы, мальчик, амнистии не будет, мда. Изредка, в особых случаях я могу убавить назначенное количество ударов, но не сейчас. За твой поступок, назначенные мной два десятка - это, так сказать, minimum minimorum, сиречь абсолютный минимум.

[Леонид Навицкий]

Вжик! Вжик!

- Ау! - получилось довольно громко, но Лёнька ничего не смог поделать с этим, более того, лежать ровно он больше тоже не мог и вильнул попой в сторону, стараясь увернуться от жалящего прута. Конечно это не помогло и тот всё равно достиг своей цели, правда вот следующего почему-то не последовало... Перерыв? Боже, какой кайф...

Он попытался разжать руки, но они будто приклеились к лавке, было страшно, что если он сейчас отпустит, то уже не сможет держать их там. Так что пусть остаются на месте. Хотя очень-очень хотелось потереть попу и протереть глаза, потому что на них невольно стали наворачиваться слёзы.

[Юрка]

Юрка то сидел на стуле, то вскакивал и принимался расхаживать по комнате. Страх за себя мешался с беспокойством за Лёню. Как он там? Юрка не знал, как там у Навицкого раньше было с наказаниями, как-то не принято было у гимназистов обсуждать такие темы, но ясно было, что в рыдальне он, если и бывал, то очень редко. Блин, может, не стоило его в эту историю втягивать? Но одному бы было не справиться, нужен был надежный товарищ. А что Навицкий надежный человек - в этом Половцев был уверен. И ведь у них все получилось, все же было хорошо, пока не появился астроном. Ух, этот астроном... Интересно сильно ли он сечёт? Беспокойство о Лёне вновь сменилось страхом за своё ближайшее будущее.