Июль - месяц гроз (приват)

[Юрка]

- Ну, моя, - буркнул Юрка с некоторой опаской. Непонятно было, к чему астроном это спрашивает. Еще с таким предисловием. Не изменится... Что не изменится в большую сторону, конечно, хорошо, так ведь и в меньшую тоже. Сорок... Ох, много. Скорей бы уж начинал, не было уже сил стоять тут и ждать страшного, что должно начаться вот-вот.

[Андрей Иванович Гущин]

Удовлетворенно киваю головой. Собственно, я и не сомневался, мда. Немного зная прошлые дела Половцева и не найдя в журнале ни одной записи, касающейся Навицкого, догадаться было не трудно. Еще раз объяснять мальчишке, что его "эксперимент" был глупым и смертельно опасным, я не хочу. Все это он уже слышал и памяти об этом ему хватает ровно до тех пор, пока не сойдут плоски на заднице. Но что-то же надо с ним делать. И я пытаюсь зайти с другой стороны.
- Юра, я не стану сейчас разъяснять тебе, как глупо рисковать своей жизнью. Тебе это уже объясняли не раз, и я, и другие. Надо полагать, это до тебя не доходит иначе, как через наказание. Я, гм, хочу сказать о другом. Ты помнишь ту давнюю историю с нитроглицерином? Я, хм, еще тогда сказал тебе, что своими действиями ты подставляешь друзей. Тогда на лавке оказалась, помнится, эээ... Вика Типанова, сейчас Леня Навицкий, которые никогда не попали бы в такое положение, если б не ты. Впрочем, на лавке - это, так сказать, полбеды. Ты, вообще, понимаешь, что быть твоим другом - просто опасно для жизни? Если ты ничуть не ценишь собственную жизнь и здоровье, то, может быть, подумаешь хотя бы о других? О тех, кто тебе доверяет, о своих товарищах? Я не жду от тебя ответа, ты сейчас не готов мне отвечать. Я просто хочу, чтобы ты подумал об этом, хорошо подумал, что бы ты делал и как жил, если бы с кем-то из ребят случилась беда по твоей вине.

[Юрка]

Юрка насупился и уперся взглядом в пол. Тут астроном его подловил. "Подвел друга", "подставил друга" - это для Половцева были слишком серьезные обвинения, а возразить-то было нечего. Действительно, перед Викой ему до сих пор неловко, да и с Лёнькой нехорошо вышло, играл себе человек в футбол и думать не думал ни о каких молниях. Конечно, он их не силком тащил, им же тоже было ИНТЕРЕСНО! Но все равно, если бы не он - ничего бы с ними не было. Наверное, ему и правда надо как-то поосторожнее. Знать бы только как. Вот когда они затевали это дело с Лёней, они же правда думали о безопасности. И перчатки надели, и сапоги, и всё такое... Кто ж знал, что этого недостаточно. Хотя, в глубине души Юрка понимал: знали они, догадывались, что от молнии это не защитит, просто на молнию они и не рассчитывали.
Что ответить - он не знал. Хорошо, что Гущин и не спрашивал с него ответа.

[Андрей Иванович Гущин]

Наблюдаю за Половцевым. Что ж, по крайней мере, он, кажется, действительно задумался. Уже что-то. До чего он додумается, какие выводы сделает и надолго ли этих выводов хватит - время покажет. Не стоит больше тянуть, думаю, мы оба хотели бы поскорее покончить с этим делом.
- Подумай, Юра, подумай, - еще раз повторяю я, - А сейчас, не будем, эээ, тянуть, ложись и приготовься.
А сам поднимаюсь из-за стола и подхожу к шкафу.

[Юрка]

Юрка шагнул к скамейке, краем глаза следя за учителем. Куда это он? Не в тот угол, где розги а в другой. К шкафу? Это ещё зачем? Внутренность шкафа в рыдальне Юрка никогда не видел, но по слухам знал, что там хранятся разные инструменты для порки. Что, астроном его не розгой собирается, а чем-то другим? Лучше ему будет или хуже - это, конечно, было единственным, что его сейчас интересовало.
Половцев стянул вниз шорты вместе с трусами, улегся на скамейку и уткнулся носом в сложенные перед собой руки, все так же косясь на учителя, что он там задумал?

[Андрей Иванович Гущин]

К скамейке я возвращаюсь, держа в руках пристежки на липучках. Лежащему передо мной мальчишке это точно не понравится, я знаю, что гимназисты боятся привязывания во время порки чуть ли не больше, чем самой порки. Но сейчас так надо, я хочу, чтобы эта порка Половцеву вспоминалась долго. Я, все же, не назначил ему максимальные 50, но во всем остальном никакого снисхождения не будет.
- Юра, вытяни руки вперед.

[Юрка]

Увидев, что Гущин держит в руках, Юрка поспешно спрятал руки под себя и затараторил:
- Зачем это? Не надо! Андрей Иванович, не надо, я так выдержу, я терпеливый, кого хотите спросите!

[Андрей Иванович Гущин]

- Не думаю, что выдержишь и не собираюсь проверять, - отвечаю я максимально сухим голосом, - Юра, все дискуссии остались за дверями этой комнаты. Сейчас ты будешь делать то, что я говорю. Вытяни руки. И не тяни время, наказания тебе не избежать.
Бесстрастный тон и мнимое равнодушие даются нелегко, я прекрасно понимаю, как он сейчас потрясен новым поворотом событий. Жалко ли мне его? Конечно, жалко. Но наказание более, чем заслуженное, так что, разжалобить меня ему не удастся.

[Юрка]

Когда лежишь на скамейке голой попой кверху, очень трудно спорить с учителем и что-то ему доказывать. А этот астроном непрошибаемый какой-то, как Терминатор. Если уж упёрся, так всё равно заставит, куда тут денешься. Юрка, вздохнув, смирился с неизбежным, сердито глянул на учителя и вытянул руки. Ничего - думал он про себя, - вот увидишь, увидишь, какой я. Я бы и без всяких этих... Я бы вытерпел. А он это нарочно, нарочно издевается. Ну ладно, увидишь.

[Андрей Иванович Гущин]

Взгляд-то, взгляд какой! Обиделся или испугался? Скорее, обиделся. Ну что ж, понять его можно. Когда тебе предстоит крайне неприятная процедура, а кто-то намеренно старается сделать ее неприятной вдвойне, вряд ли будешь испытывать к нему теплые чувства. Я для него сейчас злобная сила, помешавшая его невинным забавам. Либо ты наконец поймешь, что твои забавы не невинные, либо мы с тобой еще не раз встретимся в этой комнате. И я уж постараюсь, чтобы тебе очень не хотелось встречаться со мной здесь. Вот так-то вот.
Я привязываю руки мальчишки к скамейке, потом так же поступаю с ногами. Так-с, завершающий штрих... Еще одна мягкая лента с липучкой притягивает к скамейке талию. Готово. И я отхожу выбрать прут.

[Юрка]

Когда астроном привязал ему ноги, Юрка инстинктивно дернулся, но, разумеется, бесполезно. Теперь уж было поздно что-то делать. Ох, ещё и за пояс... Он ещё подергался и понял, что теперь даже попой вертеть не сможет. Только лежать совершенно неподвижно. Блин! Блин!! БЛИН!!! Да как же так, почему до этого дошло? Неужели это все на самом деле? Происходящее напоминал какой-то кошмарный сон, когда хочешь убежать от опасности, а ноги не слушаются. И вот так ему предстоит получить сорок!?
Половцев скосил глаза, чтобы глянуть на учителя. Розгу выбирает. Старается. Он сжал кулаки, стиснул зубы и приготовился к худшему.

[Андрей Иванович Гущин]

Я выбираю подходящий прут. Подлиннее и потолще, чем для Навицкого. Подхожу к скамейке и снова проговариваю:
- Ты будешь наказан за опасный и безответственный опыт, который мог привести к гибели тебя и твоего товарища. А так же, за то, что совершаешь подобное далеко не в первый раз. Приготовься, Юра, я начинаю.
Вжик!
Удары сейчас тоже посильнее тех, что достались Лене. Хотя про осторожность я, конечно, не забываю. У нас здесь, слава Богу, не бурса, кровь нам ни к чему.
Вжик! Вжик! Вжик!

[Юрка]

От первого удара Юрка выгнулся, насколько позволяла привязь. Астроном не выглядел таким здоровым, как Юрий Васильевич, но хлестал, пожалуй, не слабее. Все же, он сдержал крик, только громко зашипел сквозь стиснутые зубы.
А удары следовали один за другим. Половцев шипел, мычал, но крик пока сдерживал. Хотя понимал, что надолго его не хватит. Ох, как же больно-то. И это еще только самое начало!

[Андрей Иванович Гущин]

Терпит. Герой. Что ж, уважаю, но это ничего не меняет. Эх, мальчишки, вашу бы энергию, да в мирных целях...
Я продолжаю равномерно взмахивать розгой. Как и в прошлый раз, не спешу, выдерживаю короткую паузу между ударами, пусть отдышится. Терпеть ему еще долго.
Вжик! Вжик! Вжик!

[Юрка]

Боль охватывала попу пылающим костром, и даже хоть чуть-чуть вильнут под розгой не получалось, Юрка только выгибал спину и всё крепче стискивал зубы. Казалось, сдерживать вопль уже не было сил, но он, все же, держался. Пусть видит этот астроном, что Юрке Половцеву не нужно никакое привязывание, что он правда терпеливый. И в этот раз удалось не закричать... И еще раз... И еще...