Зарница

[Саша Кутиков]

Вздернутый за шиворот на ноги, заранее ревущий Сашка не успел порадоваться своему освобождению пускай даже и ценой... Чего? Отправления в угол, спать, в ванну - не важно.
Все равно не дождался... Задницу вновь опалило обжигающей, ужасающей и отупляющей болью, заставив Саньку дугой выгнуться вперед и переступить ногами чтобы не упасть:
- Аааааааай, больно! - сразу за первым ремнем последовали и второй, и третий и еще много-много, целый град опаляющих, сдирающих кожу до мослов ударов... Сашка прыгал, скакал, тщетно пытаясь увернуться, поджимал ноги под себя (дурацкая жилетка, сволось не порвалась ), орал, скулил и плакал, лепеча трясущимися губами мольбы и оправдания:
- Аааааааааааууууу! Папкааа, хватиииииит! Ой! Ай! Больнаааа! Я больше не бууу... Уааааайййяяя! Я, я... Я больше никогда ну будууу... Аааай! Ыыыыымммм....
От боли темнело в глазах, Сашке категорически не хватало воздуха так как он ыл слишком занят чтобы еще и дышатт, футболка подмышками больно врезалась в кожу...
Так больно и так плохо не было еще никогда...

[Егор Александрович]

Словно забыв о том, что перед ним живой человек, его собственный ребенок, пускай и крепко провинившийся, может быть даже, по глубокому убеждению Кутикова, заслуживающий крепкую трепку, Егор продолжал размеренно разукрашивать попу, бедра и ноги ребенка крепкими стежками, оставляя ярко-алые отметины с темно-бордовыми следами от прострочки везде, где только можно было, перемежая хлесткие, звонкие удары редкими, отрывистыми, словно приказы, увещеваниями:

- Вот тебе!... Попей мне еще! А это... Это, это - за то, что девчонок спаиваешь!... Это за пожар, за пожар, за пожар!!... Будешь с оглнем играть, будешь, будешь?!... В следующий раз будешь думать! Будешь!!...

[Саша Кутиков]

Красный, зареванный, расхлюстаный - Сашка уже вообще ни о чем не думал и практически ничего не соображал от боли. Даже реакция почти сошла *на нет* - воздуха в легких категорически не хватало на всякие-разные *папа*, *не надо* и тому подобное, и несчастный мальчишка уже просто и без прикрас орал и визжал от боли, не утруждая себя придумыванием новых оправданий и просьб - они все равно не доходили дл адресата..
Так с Шуркой еще не было никогда... Никогда... Так больно, так унизительно - за происходящим, вздрагивая с каждфм щелчком ремня наблюдала бледная Катя... В общем, это было...
Боль уже давно не нарастала а горела ровным таким... (печь в крематории? пламенем; Мальчишка воспринимал происходящее уже не изнутри своего сознания а как бы чуть-чуть со стороны... Почти видел, как он вертится, как смешно подпрыгивает, как папа лупит его со всей дури ремнем... Со стороны ощущал, как ему больно, чувствовал как от крика и хрипов уже болит горло... Сильно, почти нестерпимо - а вот другая боль... Другая перестала быть мучительной, режущей как пржде - удары будто бы доходили до него сквозь толстое одеяло....
- Ааа... Ааааааа... Ай, больнаааАааааа!!... Ааа... Ыммммм...

[Егор Александрович]

Стегнув в очередной раз, Кутиков бросил взгляд на «воспитываемую» область – и замер, как был, с занесенным ремнем, сам не менее красный и растрепанный, чем несчастный, заходящийся криком и залитый слезами Санька; задница последнего представляла собой жалкое до невозможности зрелище – красная, покрытая вспухшими багровыми рубцами, начавшими уже приобретать зловещую синеву… Егора передернуло:

«Я явно перестарался с ним на сей раз… И что только на меня нашло? Бедный мой, несчастный Санька… И это, и еще… Ох, Господи… Еще же и девчонки тут!» - мысленно застонал Егор, поймав взглядом бледную Лазареву и наконец догадался выпустить из руки футболку сына, растерянно оглянулся, будто бы в первый раз видя перед собой эту комнату, хрипло выдавил:

- Лазарева, можешь идти…

Девчонку, разумеется, будто бы ветром сдуло – только дверь хлопнула – а Егор в нерешительности замер возле несчастного, растрепанного, ревущего в три ручья Сашки. Протянул было руку, будто бы намереваясь погладить, пригладить растрепанные вихры – или вытереть слезы – но не решился, и рука замерла в десяти сантиметрах от Санькиного лица…

[Саша Кутиков]

Получив долгожданную слободу, Сашка отскочил в сторону, к стене, и увернувшись от отцовской руки, отвернулся к стене и уткнулся лицом в собственные руки. Плечи мальчишки тряслись от непрерывного плача, ему было настолько больно и гадко, что его совершенно не смущало ни то что слетевшие шорты и трусы остались на полу посреди комнаты ни то что *застрявшая* в районе поясницы коротенькая футболка позволила без особого труда разглядывать его ниже пояса любому желающему и спереди и сзади...

[Егор Александрович]

Санька отлетел к стене, подобно мячику, сверкнув на отца мокрыми, красными, несчастными глазами – и сложив руки на стене, горько плакал, начисто потеряв интерес ко всему происходящему, включая отца, забытую всеми(И Егором в том числе тоже) забаррикадировавшуюся в ванной комнате Типанову и некоторую неполноценность собственного гардероба.

Ощущающий себя ничуть не менее несчастным, чем выпоротый Санька, Егор – то ведь было дело его рук, отец, называется! – растерянный и медленно теряющий последние остатки обуявшего его только что гнева, нашедшего столь печальное отражение на Санькином заднем месте, подобрал Сашкину одежку и несмело подошел к мальчишке и потянул за рукав:

- Сашенька, успокойся, все уже прошло… Хватит, маленький… Оденься!

[Саша Кутиков]

Когда отец подошел ближе Сашка затрясся еще пуще прежнего, слезы с новой силой брызнули из глаз… Он… А его… Так! Почти ни за что, и кто – собственный отец, единственный родной человек на всем белом свете! И при девчонках из его класса…
*Утоплюсь нафиг… Попляшешь тогда..* - злорадно подумал Санька, дернув плечом чтоб высвободить рукав из пальцев отца… Дернулся – и почувствовал кожей странную твердность оторая определенно не могла быть папиной рукой, скосил взгляд… В следующее мгновение Шуркины глаза обрели совершенно круглую форму а сам он еще раз отскочил в сторону больно впечатавшись голым бедром в кровать, зло сверкнув в отца молниями глаз *Нашел чем гладить… Дурак!* *Маленький твою..*
- О… оттойддди от меня! - заикаясь и глотая слезы пробормотал Шурка, дрожащими губами, руки сами собой сжались в кулаки – обида за одно которкое мгновение превратилась в злость и страх…

[Егор Александрович]

Старший Кутиков поспешно убрал ремень за спину, увидев, какую реакцию это вызвало у сына; Не удовольствовавшись этим, Егор незаметно бросил «инструмент» местной педагогики авторского разлива на ближайшую кровать и вновь подошел к сыну, положил руку на плечо и чуть более настойчиво проговорил, сунув голопопому Саньке его одежду:

- Саш-ша, давай-ка, одевайся и не устраивай истерик. Да, получил. Больно получил – но никто кроме тебя в этом не виноват. Разве я не прав? Одевайся, умывайся и ложись спать, немедленно! И даже не вздумай мне рассказывать, что спать не хочешь – а то мигом в угол отправишься!

Справившись с волнением, Егор решил, что самым лучшим в подобной ситуации будет вести себя так, как он обычно себя ведет в такой ситуации – то есть – быть строгим и последовательным от начала и до конца, безжалостно подавляя все проявления неповиновения и бунты.

[Саша Кутиков]

Первым Шуркиным желанием было швырнуть отцу в лицо и шорты и трусы и ещеченить вроде стула и послать так далеко где еще никто не был – но Санька сдержался – ощущение горячей, тяжелой отцовской руки на плече отрезвдяляло, напоминало о том, что возможные глупости даже с учетом только что пережитого могут обернуться новым наказанием… Не ремнем конечно – но стоять в углу на коленях тоже не весело, попробуйте и поймете прям без разговоров!.. Особенно если еще с книжкой какой-нить… (математикааааа!!!)
И все таки это был отец – что бы там не произошло… В Саньке еще жила какая-то детская наивная глупая мысль о том что вот такими вот методами папка его не просто лупит а именно *воспитывает*, делает как лучше – и уверенность, что папа прав… Сильно поколебленная злостью и обидой…
Сердито сопя, Шурка нагнулся, чтоб натянуть плавки… Ой-ой… В глазах буквально потемнело от боли, Санька еле-еле сдержал стон, закусив губу, но все же просунул ноги в нужные дырки, набрал полную грудь воздуха и шипя, морщась и кривясь от боли, натянул трусы на попу. Медленно выпрямился и деревянно шагнул вперед, и проговорил всхлипнув:
- Пусти.. Я лягу, не хочу ничего…

[Егор Александрович]

Егор практически сам почувствовал ощущаемую сыном боль, закусил губу, вздохнул – сердце билось как бешеное, будто бы ища отверстие в грудной клетке, чтобы вырваться наружу. Подавленный в зародыше, как показалось Кутикову, бунт вновь позволил ему войти в нормальное русло, однако вести себя будто ни в чем ни бывало в такой ситуации Егор не мог. Или мог?.. Сложно было - это соуершенно точно.

Дома было проще – получив заслуженное, Сашка убегал к себе и запирался на пару часов, успокаиваясь сам и давая возможность отойти отцу, но тут комната была всего одна и деться друг от друга было некуда…

- Умойся сначала. И если будешь спать, переоденься! – напомнил географ отпрыску.

[Виктория]

Сидеть было весьма неприятно, не больно, но встать хотелось. Тем не менее, девочка осталась на месте, так было удобнее всего зажимать уши. Правда помогать это перестало почти сразу - Сашка так визжал и орал, будто его так режут. Егор Александрович оказался просто зверем, а Сашку было невыносимо жалко, Вика даже сама не заметила, как потихоньку заплакала. и ведь похоже там, за стенкой, ничего и не собиралось заканчиваться. Она так ушла в свои мысли, что больше ничего не замечала, да ещё шум воды и её собственные всхлипы способствовали этому...

[Саша Кутиков]

- Умойся сначала. И если будешь спать, переоденься! – напомнил географ отпрыску.

Отец уступать дорогу не пожилал - всенепремено хотел чтобы он умылся и оделся для сна... Умываться Шурке не хотелось совершенно - вообще ничего не хотелось - а уж малейшая мысль о том что придется натягивать на горящее огнем, воспалееное тело пижаму...
Но это все была фигня - а то как с ним разговаривали, с какими интонациями и что говорили - вот это... Это напрягало и злило. Обычно было пофиг - не особенно порассуждаешь после, когда все болит и ноет, но пережитый позор и вообще все это, что сегодня было... Шурка взорвался - прогибаться и терпеть сил больше не было, покорность растворилась в злости и обиде:
- Пошел ты! Отстань! - выкрикнул мальчишка, сбросив с плеча отцовсккую руку; оттолкнул плечом, проскользнул под рукой и в несколько прыжков преодолел расстояние до ванной и буквально ввалился внутрь, шарахнул по косяку дверью, щелкнул задвижкой и навалился на дверь всем телом, дрожа от страха и поскуливая от боли..

[Егор Александрович]

- Пошел ты! Отстань!

Не ожидав от сына такой скорости, такой реакции - и таких бурных эмоций - и уж тем более, не ожидая таких слов - Егор опешил, и с молчаливым удивлением пронаблюдал бегство мальчишки в укрытие. Лишь когда грохот дверного косяка окончательно разделил противоборствующие стороны семейного конфликта, Кутиков наконец понял, что был только что банально послан в дальние страны. И кем? Собственным ребенком!

Послушный, безотказный, почти всегда вежливый Санька - и... Так?
Егор протянул руку и открыл форточку, в лицо ударила упругая волна свежего воздуха, облегчив воспаленное сознание:

"М-да. И как теперь себя с этим вести? Вломиться к нему, отодрать еще раз? Нельзя, я и так уже его выше всякой меры разукрасил, вон он как злится. А что? Что делать-то?. Может быть, стоит извиниться? Не знаю, кажется нет - он заслужил порку, получил что заслужил, укусил меня - и еще нахамил напоследок - и после этого перед ним извиняться?..."

В поисках ответа на этот сложнейший вопрос - что делать? - Кутиков отодвинул занавеску и посмотрел на молодой месяц, светившийся в насыщенно-голубом небе, еще освещаемом лучами также и дневного светила. Разумеется, уж оно-то знало ответ, поскольку было вечно - а все вечное, как полагали древние - бесконечно мудро. Поэтому-то Солнце, звезды, планеты и стихии и служили объектами поклонения...

Где-то вдалеке слышалась детская болтовня, умиротворяюще шелестели кроны деревьев, темнеющие буквально на расстоянии вытянутой руки - все это успокаивало, освежало, давало возможность... Желание по-другому взглянуть на самые простые вещи.

[Виктория]

Буквально ввалился внутрь, шарахнул по косяку дверью, щелкнул задвижкой и навалился на дверь всем телом, дрожа от страха и поскуливая от боли..

Вика не заметила, как стихли крики за стенкой, не знала, что Катьку уже отпустили и что для Сашки самое страшное осталось позади. Пришла в себя она только от громкого хлопка дверью, казалось, что прямо по голове. Она подняла взгляд и увидела Сашку, прижимавшегося к двери и тихонечко вывшего.

- Саша, - тихонько позвала она, боясь напугать его своим "появлением". Похоже он не видел, что она сюда сбежала ещё в процессе.

[Саша Кутиков]

Слишком занятый собой, своими ощущениями и переживаниями, Шурка не обратил совершенно никакого внимания на то что помимо него в ванне еще кто-нибудь есть. Да и честно признаться даже если бы в этой маленькой комнатушке бы проводилось собрание их класса, заседание Совбеза ООН по проблемам Косова или чемпионат мира по академической гребле в одной оттельно взятой ванне Санька не обратил бы на это ни малейшего внимания - слишком уж... Все было слишком.
Слишком страшно было возвращаться к отцу после того как он его послал, , сдишком сильно билось сердце - в конце концов было слишком больно! Слезы против воли лились из глаз а истраченная всего-навсего на одну мааааленькую вспышку - там, в комнате решимость... В общем, ее не стало, ничего не стало. Только боль и холод, обида и боль...

- Саша, - тихонько позвала она, боясь напугать его своим "появлением".

Шурка уже не в силах был чему-то удивляться - только прижался спиной к стене, вздрогнул, когда услышал свое имя. Убрал ладони от зареванной физии и убедившись что это только Вика всхлипывыя поинтересовался:
- Ты... Ты... Тут.. Как?