Кони привередливые

[Данька]

- Фига поблажки – ремнем! – возмущенно воскликнул Данька. Но дальше решил не продолжать. Разговор уходил совсем в другую сторону и мог вместо уточнения закончиться полной отменой любых договоренностей. – Я же сказал, я извинюсь... как взрослый, – Даньке очень хотелось побыстрее соскочить со скользкой темы. – Ладно, я понял – нагрубить - серьезный косяк. Так?

Хотя в темноте Даньку было почти не видно, он начал загибать пальцы, обобщая свои «приключения» за последний обозримый отрезок времени:

- Угроза жизни – там акулы всякие... – Данька снова поежился и ерзнул попой по полу, - ...серьезный. Грубить – серьезный. Чтоб все волновались – серьезный. Младших не обижать. Ну, там воровать-убивать не считается, да же? – Данька поднял голову, заглядывая папе в лицо, и она легла папе на грудь. Нужно было убедиться, что для папы такие поступки в Данькином исполнении тоже маловероятны. - А еще?

[Олег Макарович]

Олег кивал каждый раз, когда Данька перечислял очередной пункт гипотетического "серьезного косяка". На предположение о воровстве-убийстве он лишь хмыкнул, давая понять сыну, что такую возможность он всерьез даже не рассматривает.

Под конец Данькиной речи папа задумался: а действительно, что же еще?

- Еще учеба. - Вспомнил он. - Но тут я за тебя, в общих чертах спокоен. Дурачком ты у меня никогда не был, если только учителями не поскандалишь. Что еще...маму не огорчать - это само собой. Вспоминай еще сам.

[Данька]

- ЩАС! - Данька ехидно кивнул. - Я еще должен себе наказания придумывать? Кто тут папа вообще! Ты или я!

И тут до Даньки дошел смысл сказанного папой чуть раньше.

- СТООООООООП! - Данька подпрыгнул на попе и повернулся к папе лицом. - Кааак это учёба!? Какая учёба!

Вопрос был не праздный. За учёбу Даньку вроде раньше не пороли. Во-первых, он действительно редко давал повод за нее волноваться, а во-вторых, схватить пару он мог только в двух случаях - либо по поведению, либо за прокосяченное домашнее задание.

- Ты ж меня за оценки не лупишь! Сам же говорил! - в Данькином голосе было пополам возмущения и тревоги - что это папа задумал!

[Олег Макарович]

- Смотря какие оценки и за что. - Напомнил папа, стараясь присесть поудобнее. В тесной кладовке это давалось взрослому мужчине с трудом.

- Сам не помнишь, за что тебе попало в прошлый раз по следам школьных разборок? За такие вещи, уж извени.

Папа пожал плечами, словно немонстрируя сыну, что, мол, ничего не поделаешь.
- Знаешь, больше ничего мне в голову не приходит. Но! - Папа многозначительно поднял палец:
- Я почему-то думаю, что у тебя воображение богаче. Так что ты просто думай прежде чем что-то делать - косяк это будет, или нет.

[Данька]

- Смотря какие оценки и за что.

- За любые! - Данька был искренне удивлен - это что-то новенькое. С каких это пор папа вдруг за оценки лупиться собрался! - Ты ж сам говорил - тока если лень!

- Сам не помнишь, за что тебе попало в прошлый раз по следам школьных разборок? За такие вещи, уж извини.

- Ааааа, - Данька смущенно опустил голову. Хоть в темноте было и не видно, но всё равно же стыдно. - Ну, па, это ж не оценка! Это ж урокопроканывание! Это не считается... Блин па, не вертись, на тебе лежать неудобно, - заявил юный нахал.

- Знаешь, больше ничего мне в голову не приходит. Но! Я почему-то думаю, что у тебя воображение богаче. Так что ты просто думай прежде чем что-то делать - косяк это будет, или нет.

- Фига... - Данька хотел было поспорить - как-то уж очень непонятно получалось - вроде список есть, но он может дополниться в любую минуту. Но Данька решил не спорить - а то, чего доброго, папа вообще решит ни на какие условия не соглашаться.

- Короче, получается... - Данька эгоистично не замечал, что папе было неудобно в кладовке - сам загнал сюда, сам пусть и страдает. - Значит, угроза жизни - раз. Маму огорчать - два. Уроки прогуливать - три. Так? - он снова извернулся и посмотрел на папу. - И если за лето ничё такого не будет, ты ремень выкинешь, так?

[Олег Макарович]

- Ааааа, - Данька смущенно опустил голову. Хоть в темноте было и не видно, но всё равно же стыдно. - Ну, па, это ж не оценка! Это ж урокопроканывание! Это не считается... Блин па, не вертись, на тебе лежать неудобно, - заявил юный нахал.

- Еще как считается. - Не согласился папа, машинально подпихивая Даньку в более удобное положение. - Сам не вертись...а за прогулы получал и будешь получать, только этого нам не хватало.

- Короче, получается... - Данька эгоистично не замечал, что папе было неудобно в кладовке - сам загнал сюда, сам пусть и страдает. - Значит, угроза жизни - раз. Маму огорчать - два. Уроки прогуливать - три. Так? - он снова извернулся и посмотрел на папу. - И если за лето ничё такого не будет, ты ремень выкинешь, так?

- Еще отдельным пунктом: со людьми не скандалить, на взрослых не орать и главное! Не делать глупостей. - Папа даже наклонился и повернула Даньку так, чтобы пусть и в полутьме видеть его глаза. - Уж полный список глупостей я тебе предоставить не могу, больно фантазия у тебя на этот счет неутомимая. Я угадать заранее не берусь.

[Данька]

- Еще как считается. Сам не вертись...а за прогулы получал и будешь получать, только этого нам не хватало.

Данька открыл было рот - возразить, что если ремень выбрасывать, так уж выбрасывать для ВСЕГО! Но по здравом размышлении решил не бузить - а то папа чего доброго подумает, что он и дальше прогуливать собрался.

- Лааадно, - проворчал он. - Я верчусь, потому что ты вертишься. Мне ж неудобно!

- Еще отдельным пунктом: со людьми не скандалить, на взрослых не орать и главное! Не делать глупостей. Уж полный список глупостей я тебе предоставить не могу, больно фантазия у тебя на этот счет неутомимая. Я угадать заранее не берусь.

Данька преданно посмотрел папе в поблескивающие в темноте глаза.

- Не буду, - серьезно сказал он. Даже под папиным ремешком он не был столь искренним. Он совершенно серьезно собирался стать примерным ребенком и не делать глупостей... хотя бы три летних месяца. - Честное слово! - с чувством сказал он. - А ты скажи честное слово, что после лета ремень выбросишь... тот, - Данька неопределенно мотнул головой приблизительно в сторону своей комнаты, где в глубине шкафа висел ненавистный ремень.