Кони привередливые

[Олег Макарович]

Папе, вобщем, было все равно, спустит Данька штаны до колен, или снимает совсем. Порка от этого не станет менее или более неприятной процедурой.

- Снимай совсем. - Решил он спустя пару секунд. - И укладывайся.

От папиных глаз не ускользнули все нюансы Данькиных размышлений, отражавшихся на его морденции, так же ясно, как в новеньком зеркале. Папа прекрасно понимал, что Даньке страшно, и страх его не был напрасным - с некоторых пор сынуля не без оснований с недоверием воспринимал любые новшества в этой неприятной процедуре. Ремень в папиных руках даже на ощупь был тяжелым и жестким, а значит ничего хорошего Данькину попу не ждало. Поэтому и через колено - чтобы не переборщить.

[Данька]

- Ну, паап, - Данька сделал еще шажок и снова заныл. – Ну, не надо совсем! – еще шажок к папе. Пальцы потянули штаны вниз. Из-под них показались якоря и штурвалы, разбросанные на светло-серой ткани трусиков. - Ну, можно, не совсем?

[Олег Макарович]

Папе совсем не нравилось такое времяпровождение, а потому и тянуть он не любил:

- Данила, давай без нытья. Снимай. - И он, не теряя больше времени на уговоры, сам стал помогать Даньке разоблачиться. Быстро стянул вниз расстегнутые уже и полуприспущенный брюки, затем так же быстро, не давая Даньке посопротивляться, туда же отправил его трусики.

- Вышагивай! - Приказал он не позволяющим возразить тоном, а потом потянул Даньку к себе на колено.

[Данька]

- Ну, паап! – успел пискнуть Данька перед тем, как папа взял ситуацию в свои руки. Штаны слетели во мгновение ока. За ними следом отправились трусы. Ногам внезапно стало прохладно. Данька, совершенно сбитый с толку папиными намерениями и напуганный новым ремнем, даже не пытался сопротивляться. Впрочем, тут как раз ничего особенного не было. Он молча проследил за спускающимися по ногам трусиками, потом механически выполнил команду и вышагнул из них.

Дальше стало не только страшно, но еще и стыдно. Даже в пять лет Даньке было безумно стыдно укладываться к папе на колени. Было в этой позе что-то неуловимо унизительное – будто ты сам лег и просишь, чтоб тебя отшлепали. Однако и здесь папа Даньке долго рефлексировать не дал. Данька и глазом моргнуть не успел, как под самым носом оказалась веселая морда одного из нарисованных на покрывале белых медведей. Попа тут же оказалась по другую сторону тела. Нет, чисто технически она там была всегда. Просто именно в этой позе она ощущалась как отдельная часть тела, предназначенная именно для наказания, которое она в этой позе обычно и получала.

Данька быстро сложил руки перед собой и уткнулся в них головой – только бы вытерпеть! Однако иллюзий Данька не питал. Папе, конечно, в такой позе сильно не размахнуться, но... РЕМЕНЬ!!! НОВЫЙ! Данька резко поднял голову и попытался заглянуть за папу – взял он уже в руки ремень или еще нет. Движение получилось слишком похожим на попытку вырваться, а Даньке очень не хотелось сейчас злить папу еще больше, и он замер неподвижно, в любую секунду ожидая... чего-то очень страшного.

[Олег Макарович]

Данька как всегда сделал слабую попытку трепыхнуться. Впрочем, Олег знал, что это не протест, а лишь реакция на быстроту и неожиданность папиных действий. По своему опыту Олег прекрасно помнил, что сколько не готовься, а начинается порка всегда неожиданно.

Олег расположил Данькино пузико поудобнее на своем колене, а длинные голые ноги сыночка прижал вторым коленом так, что Даньке было ими не побрыкаться.

- " Ну и по чему тут шлепать?" - В который раз подумал папа, глядя на худущую попу сына. Плотные мускулистые булочки под папиной рукой живо покрылись гусиной кожей и казались особенно маленькими и беззащитными.

Данька пока помалкивал, только чуть слышно сопел. И ерзал, видимо проверяя степень собственной свободы. И сжимался при каждом Олеговом движении.

Папа больше ждать не стал, просто взял в правую руку новый, так напугавший Даньку ремень, примерился, и...

- Шлеп! - Конец кожаной, тяжелой и жесткой полосы папа намотал на руку, чтобы ремень остался не слишком длинным. И все равно получилось с первого раза крепко - на попе тут же проступила розовая полоса. Ну, значит крепче запонит.
- Людям, а тем более женщинам грубить нельзя. - Спокойно прокомментировал шлепок папа и продолжил:
- Шлеп! - Настоящие мужчины так не поступают.
Шлепки посыпались размеренно и звучно, папа приноровился к новому инструменту. И продолжил поучительную беседу.

[Данька]

Данька почувствовал папино движение и заерзал. Вот уже сейчас. Данька напрягся. Однако папа еще не собирался лупиться. Он просто прижал Данькины ноги своей. Блин! Ну, совсем уж как маленького.

- Паап... – пискнул Данька. Данькина попа возмущенно вильнула.

Папа больше ждать не стал, просто взял в правую руку новый, так напугавший Даньку ремень, примерился, и...

Данька вдруг услышал за спиной шорох, а через секунду по попе скользнул кончик ремня. Данька вздрогнул и только через полсекунды понял, что это еще не порка. Папа видимо наматывает ремень на руку. Всё! Щас начнется... Данька сжался и глубже зарылся головой в руки.

- Шлеп!

- АЙ! – Данька тут же вскрикнул. В отличие от своих предшественников, новый ремень обжигал гораздо сильнее. Боль была сильная и совсем не похожая на другие ремни. Данька расслабил попу, потом снова сжал. – Пааапк, бооооольно! - заныл он, однако тут же был прерван папой.

- Людям, а тем более женщинам грубить нельзя. - Спокойно прокомментировал шлепок папа и продолжил:
- Шлеп! - Настоящие мужчины так не поступают.

- АЙ! Я поняяял! – пискнул Данька, сжимая горящую попу от очередного шлепка. - АЙ! Пааапка! Больнооо! Ну, я же понял! Я извинюююУЙСЬ!!! Ну, хвааатит, ну, пааап! АЙ!!! – Данька заерзал и завилял попой - припекало очень сильно. Однако пока, морщась и виляя попой, Данька вполне сохранял присутствие духа, чем был очень горд.

[Олег Макарович]

- Конечно извинишься. - Папа был с Данькой полностью солидарен, что тут же и подтвердил следующим звучным шлепком. - По другому и быть не может. А это - Шлеп! - Просто для того, чтобы ты получше запомнил, чем кончается грубость... - Шлеп! - И хамство.

Данькина попка стремительно расцветала зарей, аккуратно укладываемые в самый низ булочек полоски прицельно вливались в общий розово-красный тон. Ремень действительно получился тежелым, и...удобным в применении. В том смысле, что папа точно попадал именно туда, куда намеревался уложить очередное жгучее подтверждение собственных слов.

- Шлеп! - За хамство всегда приходится расплачиваться. - Поучал он. - Рано или поздно. - Шлеп! - Так или иначе. - Шлеп! - Даже если хамишь на первый взгляд беззащитному. - Шлеп! - Тем более, если беззащитной женщине. - Шлеп! - Это закон природы, сын.

[Данька]

Данька держался, сколько мог. Он кусал покрывало, когда становилось совсем уж больно, извивался и всячески затруднял папе работу. Однако сколько папа собирался так продолжать, он не знал. А попе становилось всё горячее, и Данькин вой стал громче.

– Я не буду грубить АЙЙЙЙЙЙЙЙ женщинаааааам!!! Ну, пааап, я больше не будууууЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙС БОЛЬНА!!! – Попа горела в полную силу. Папе и десяти стежков новым ремнем не понадобилось, чтобы раскалить ее добела. Данька взмолился с удвоенной энергией. – Не надаааааааааа... АЙ! Я расплачууууууууССССССССЬ! – Данька вцепился в покрывало и попытался сползти с папиных колен. – Папка, УЙЯ! Больно! Не надо большеАЙ! Я завтра... ААААААА... извинюсь. – Данька всхлипнул и рванулся сильнее, стараясь дотянуться до спинки кровати.

[Олег Макарович]

Папа без труда удерживал извивающегося все сильнее Даньку на своих коленях. Даже когда он стал упорно рваться, пытаясь уползти по кровати и убрать попу из под жгучих шлепков.

Однако на секунду папа остановился и строгим голосом произнес:

- Данила, лежи спокойно. Как верещать на весь спорткомплекс - так ты первый. А теперь "Папа, не надо!" Надо. Чтобы в следующий раз головой думал.

И ремень снова взвился над пострадавшей уже егозливой попой. Крепко прижав коленом Данькины ноги, а свободной рукой поясницу, Олег продолжил обучение вежливости и выдержанности:

- У тебя всегда одно и то же. - Шлеп! - Сначала обещаешь, говоришь, что все понял - Шлеп! - А как только вожжа под хвост попадет - Шлеп! - Все, все умные мысли как ветром выдуло. - Шлеп! - Одна глупость в голове да скандализм. - Шлеп!

Попа медленно, но верно наливалась яблочным румянцем, а следы от жесткого края ремня и вовсе начали проступать синевато-бордовыми полосами. Две булочки, судорожно сжимающиеся, и , кажется, живущие собственной жизнью, отдельно от дергающихся ног и напряженной спины, в самом низу выспевали, как помидоры сорта "Бычье сердце" на щедром летнем солнышке.

[Данька]

- Данила, лежи спокойно. Как верещать на весь спорткомплекс - так ты первый. А теперь "Папа, не надо!" Надо. Чтобы в следующий раз головой думал.

- Я не могууу! - провыл Данька. Его спокойно и легко оттащили от заветной спинки кровати, и теперь цепляться было не за что. Данька снова взялся за риторику. Надо быстро объяснить всё папе: - Он больно бьёёёёёёт! Паап, ну, правда не надааааа! Я правда пооонял! Я буду думать! Головой! Ну, папк, ну, хватит уже! Ну, правда больно!!! Пааааааааааап, - в Данькином вое послышались слёзы.

- У тебя всегда одно и то же. - Шлеп! - Сначала обещаешь, говоришь, что все понял - Шлеп! - А как только вожжа под хвост попадет - Шлеп! - Все, все умные мысли как ветром выдуло. - Шлеп! - Одна глупость в голове да скандализм. - Шлеп!

- Нет, ну, папк, ну, правда! Я больше АЙ! Никогда! ССССССССССС не попадёёёт! - Данька всхлипнул - ремень снова, уже в который раз, оказался сильнее. - Ну, папочкаааааааа, - Данька капитулировал и перестал рваться. Он ревел в подушку, взвизгивая от сильных стежков и вздрагивая заметно расширившимися за последний год плечами.

[Олег Макарович]

Олег сделал еще одну двухсекундную паузу, чтобы осмотреть Данькину пострадавшую попу. Ничего непоправимого, но сидеть будет неуютно. Еще секундочку папа размышлял, стоит ли продолжать, или уже хватит. Потом посмотрел на ревущего сына, вздохнул и один за другим впечатал в хорошенько уже выпоротую попу еще ровно пять крепких шлепков, без скидок и послаблений.

Сделал он это молча. Во первых и так уже сказал все, что хотел, во вторых ревущий Данька все равно вряд ли что-то услышит.

Потом Олег вздохнул, положил ремень на кровать и устроил свою большую ладонь на пострадавших булочках. Папина рука почти не шевелилась, лишь самую чуточку успокаивающе поглаживая спелые "помидорки"

Ничего пока Олег не говорил, давая сыну возможность выплакать боль.

[Данька]

Почувствовав паузу, Данька вспыхнул надеждой – неужели всё!? Но не тут-то было. Над попой снова завеяли враждебные вихри, и ремень с новой силой врезался в попу.

- АЙ! – вскрикнул Данька – терпеть боль молча сил уже не было. Молить папу о пощаде – тоже. – АЙ! АААЙЙЙ! АААЙЯЯЯ! - с каждым новым мощным шлепком Данькин вскрик становился громче и поднимался на ноту выше. – АААААААА!! – последний удар вызвал почти визг. Данька не выдержал - руки сами метнулись к попе. Нельзя – это Данька знал. Но и поделать больше ничего не мог. Однако руки наткнулись на неожиданную преграду – папины собственные руки. Ремня в руках не было, но Данька этого не заметил: - Папкааа, не надо большееее... я пооонял! Я больше не будууууу.

[Олег Макарович]

Папина рука перестала легонько поглаживать наказанные булочки. Вместо этого Олег несколько раз крепко их потер, словно разгоняя боль, и потом пустил Данькины ладошки туда, куда они так упорно рвались.

Еще некоторое время продержав сына в такой позе, папа освободил Данькины ноги из захвата и поднял сына со своих колен.

Обычно, раньше, после такой крепкой порки папа тут же начинал утешать и жалеть наказанного поросенка, но сегодня...папе вдруг показалось, что Данька уже слишком...вымахал для таких нежностей. И поскольку сынулины руки были заняты пострадавшим местом, он сам, своей большой ладонью вытер Даньке слезы и сказал:

- Не будешь - и молодец. Все, сын, отставить сырость, разобрались и забыли. Одевайся и пошли маме ужин готовить, она уже придет скоро.

И в то же время, не смотря на некоторую необычную в такой ситуации суровость, руки папины, которые пригладили Данькину прическу, еще раз вытерли щеки и погладили по спине, были все теми же ласковыми папиными руками, сильными, но нежными.

- Давай-давай, одевайся быстрее. - КАк бы невзначай папа щелкнул Даньку по носу - отставить слезы.

[Данька]

Получив доступ, Данька тут же впился ладошками в нашлепанные половинки. Всё-таки самому потереть попку после порки – даже мамины руки с этим не сравнятся. Лежать в такой позе было жутко неудобно – приходилось упираться подбородком в кровать. Папа, казалось, это понял и поднял Даньку на ноги. Тереть саднящую попу стало гораздо удобнее, чем Данька не замедлил воспользоваться. Он попытался посмотреть на папу и не смог – слёзы застилали глаза. Папина ладонь пришла на помощь. Большие руки нежно и аккуратно вытерли катящиеся по щекам слёзы. Данька хлюпнул носом и всхлипнул.

- Больнооо, - пожаловался он, старательно вытирая с попы боль. На ощупь попа была горячая, под пальцами ощущались тонкие вспухшие полоски от жестких краев.

- Все, сын, отставить сырость, разобрались и забыли. Одевайся и пошли маме ужин готовить, она уже придет скоро.

- Лааадно, - Данька хлюпнул носом и всхлипнул в последний раз. Быстро "отставить сырость" не удалось. Пришлось пошмыгать носом и поморгать. Совладав с расстроенными чувствами и промокнув глаза тыльной стороной ладошек, Данька снова занялся попой. Порка точно была необычная. Никто его не утешал, не называл малышом, не обнимал. Было в этом что-то новое и что-то... приятное. С ним обращались, как с большим мальчишкой, а не с несмышленым малышом. Папино мягкое поглаживание он оценил, но виду не подал.

- Давай-давай, одевайся быстрее. - КАк бы невзначай папа щелкнул Даньку по носу - отставить слезы.

- Есть... – Данька слабо улыбнулся. – Ты иди, я щас... шмыг... догоню, - Данька быстро метнулся к лежащим на ковре трусикам и постарался побыстрее их натянуть. Попасть ногой в нужную пройму сразу не получилось. Данька покачнулся и вынужден был поставить ногу на пол, прижав ею мягкую ткань трусишек. Попа тут же недвусмысленно напомнила о себе. – Я щас, - Данька смутился и предпринял еще более суетливую попытку одеться. На этот раз ему повезло больше – трусики прикрыли ярко-красную попку.

Оставшись один, Данька глубоко вздохнул. Блииииин. Как же болит-то! Он открыл створку шкафа. Неприятно звякнули пряжки висящих на двери ремней. Данька поморщился – один из них висел тут не для того, чтобы поддерживать брюки, а именно с той целью, о которой знает каждый нормальный пацан в мире. Данька повернулся к зеркалу в дверце и приспустил трусики. – Ни фига себе! – Данька был поражен – порка заняла от силы минут десять, но на попе ремень оставил отметины куда более значительные, чем любой из его предшественников.

Уже натягивая домашние шорты, Данька бросил взгляд на оставленный папой ремень. Первым желанием было выбросить его в приоткрытую форточку. Данька уже даже потянулся к противной кожаной полосе, но в последний момент отдернул руку, будто ремень был горячий. От поломки щеток, разрезания ремней и прочего мелкого "воспитательного" терроризма родители отучили его очень давно и очень надолго. Данька с ненавистью посмотрел на ремень и мысленно взмолился, чтобы он куда-нибудь запропастился... сам. Данька натянул футболку, еще раз посмотрел в зеркало – ну и морда! Сразу видно – ремня получил! Данька вытер глаза, взлохматил волосы и вышел в коридор. Перед дверью на кухню Данька на секунду замедлил шаг. Потом вошел...

- Что делать? – спросил он, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло. – Что готовить будем? – Данька старался, чтобы подрагивающий от выплаканных слез голос звучал бодро.

[Олег Макарович]

Папа согласно хлопнул Даньку по плечу, вздохнул м вышел. Ему тоже нужно было успокоиться. Эти скандалы-разборки-наказания всегда давались ему не легче, чем самому Даньке.

Выйдя в кухню, папа первым делом включил чайник и заварил себе крепкий кофе. Сегодня порка далась ему как бы не тяжелее. И Данька...вел себя далеко не как всегда. Олег чувствовал, что дальше будет, пожалуй, труднее, потому что сын растет и папин авторитет уже не столь огромен, как в то время, когда сынуля под стол пешком ходил. Нало искать новые способы воздействия, хотя от ремня, конечно, отказываться рано. Наоборот...придется и пороть покрепче, уже не малыш, уже подросток.

Тут папины размышления были прерваны - наконец появился Данька, всеми силами демонстрирующий, что ничего особенного не случилось. Ну и молодца.

- Я думаю, картошку пожарим, кулинары мы с тобой те еще. - Решил Олег, заглянув в холодильник. - И салат...На, помыть и почистить надо - он протянул сыну сетчатый мешочек из супермаркета с ровненькой круглой отборной картошечкой.