Вам и не снилось

[Юрий Васильевич]

Конечно же посторонний звук привлёк моё внимание. Плачь, крики, стоны - это было привычно слышать в этом помещении, но что это за глухой удар? Я сделал шаг в сторону и увидел на полу синее резиновое кольцо. Хм...

- Ты что, его всегда с собой носишь? - не удержавшись спросил я, поднимая выпавшее. Судя по всему это было именно то, что, как мне показалось, жевал мальчишка. Отдать ему эспандер обратно я не мог, тот всё же прокатился по полу, поэтому я положил его на край стола и вернулся к лавке, а в голове проносились мысли о том, что не мог же Дима заранее готовиться к порке и взять его "на всякий случай".

[Дима Соловьев]

- Угу, - страдальчески подтвердил Дима, дыша сквозь зубы от боли.

Летом карманы мальчишки представляли собой филиал рюкзака. Чего там только не было! За это в том числе Дима и любил камуфляжнве штаны - множество карманов, даже на ноге, позволяли таскать с собой массу мелочей.

А эспандер Дима принёс давно, ещё из дома. Делал уроки - прерывался, "чтоб кисти сильные были", да и годилось в минуту задумчивости над какой-нибудь задачей.

- Это чтоб сильным быть, - пояснил мальчик, отдышавшись. А то Юрий Васильевич решит ещё, будто Дима всегда носит из-за того, что его вечно наказывают. Не нужно таких мыслей!

[Юрий Васильевич]

- Это чтоб сильным быть, - пояснил мальчик, отдышавшись.

- Полезная штука, - сказал я и добавил: - по крайней мере в руках.

Честно говоря, мне бы не пришло в голову засунуть эспандер в рот, но в общем... почему бы и нет, если это хоть чем-то помогает? Хотя чем? Разве что не орать...

Конечно я знал, что некоторым важно сохранять лицо во время наказания, видимо Дима тоже был из таких. Хотя, могли быть у него и свои причины.

- Дальше без него придётся справиться, - объявил я перед тем как снова поднять прут. Впрочем, особой паузы не последовало.

- Вжик!... Вжик!... Вжик!...

[Дима Соловьев]

Дальше без него придётся справляться... Как?!

- Аа! - Дима взвился от удара розги. Теперь он не мог вцепиться руками в край лавки и зубами в эспандер. Будто вытащили опору, Дима не мог найти, куда теперь прятать давно рвущиеся наружу крики.

Юрий Васильевич не стал затягивать и ждать, пока Дима что-то придумает. Пронзительный свист и обжигающий кожу след и тут же ещё раз.
- Аа! Ааа!

Дима завертелся, тщась спастись от хлесткого прута.
- ЮрьВасилич! - вырвалось у него. Просить было нельзя и не о чем, но молчать Дима тоже уже не мог. На глаза набежали слезы и он поспешно зажмурился, вытирая их о руку.

[Юрий Васильевич]

- ЮрьВасилич! - вырвалось у него.

Конечно я понимал, что больше всего Диме сейчас хотелось бы, чтоб я прекратил. Не на 10 секунд, не на минуту и даже не на полчаса, а совсем. А ещё я знал, что он не попросит. Не в этот раз. Да и я и так уже сделал всё что мог для них в этой ситуации, так что дальше только терпеть - это всё равно надо было закончить.

- Если легче кричать - кричи, - сказал я мальчишке, - никто кроме меня ничего не услышит.

Наверное, он уже и сам мог убедиться в этом, пока ждал Катю, но я посчитал нужным напомнить это.

Положив ему руку на спину, я не сильно, но всё же придавил его к лавке, чтобы не дёргался так сильно - свалится ещё, прошлый раз я помнил.

- Вжик!... - да, так замах был поменьше, так как я стоял наклонившись, но вряд ли Дима ощутит эту разницу, когда и так всё огнём горит. - Вжик!... Вжик!... Вжик!...

[Дима Соловьев]

Дима безотчетно надеялся на передышку, услышав голос Юрия Васильевича. Ведь обычно, когда говорят, не секут. Ну, всякое бывает, но он ведь сейчас не нарывался. Но вместо этого физрук прочно пригвоздил его к скамье и принялся хлестать, как из пулемёта.

Может быть, взрослый не так и ускорился, но каждый новый удар пересекал или касался уже вспухших полос и вызывал вспышку боли, которая длилась и длилась. И тут с противным свистом падал следующий.

Диме разрешили кричать, и никто бы его не услышал, кроме физрука. Он не понимал, почему старается вытерпеть, не показывая как ему больно - сейчас, когда слезы уже текли из глаз, а каждый стежок будто до мяса рассекал кожу. Но после каждого вскрика Дима тут же замолкал, стискивая зубы и зажмуриваясь. Нос забился, дышать было неудобно, но Дима боялся, что если начнёт дышать ртом, то заорет в голос и уже не сможет остановиться. И будет орать, упрашивая закончить, обещая черт-те что, лишь бы прекратили.

Удерживая эту мысль остатками самолюбия, не обращая внимания на слезы, Дима вжался в лавку. Удар, ещё один, ещё... Из-за краткого замаха прилетать стало чаще, чем мальчик мог терпеть. Крик перешёл в тихое подвывание, и тут обрушился четвёртый удар.

Юрий Васильевич не давал вильнуть, просить о пощаде Дима не мог, а от загоревшегося удара искры полетели из глаз. Закричав, Дима дважды с силой ударился о скамейку головой, не осознавая, что делает и желая только, чтобы всё прекратилось.

[Юрий Васильевич]

Волей-неволей мне пришлось остановиться. Конечно я не мог продолжать наказание, когда мальчишка бьётся головой об лавку.

- Дим... - я присел рядом с лавкой и переместил руку на плечо, убирая нажим. - Голова тебе ещё точно пригодится.

Пока я больше ничего не стал говорить, не уверенный, что он меня вообще слышит.

[Дима Соловьев]

Димка плакал. Слезы сами собой текли и текли и никак не хотели останавливаться. Сначала сорвались от боли, а потом, едва рассеялась чернота, навалилась эта серая безысходность: руки связаны, за спину прижали, ни двинуться, ни попросить перестать, только "кричи, если хочешь". А до этого ещё и все это безумное утро!

Сейчас Диме казалось, что на него валится одно за другим, что никто его не любит и все и вся только и ждёт, как бы ударить побольнее и поймать в ловушку собственного слова. Мысль, что он сам себя сюда загнал, была нисколько не утешительна.

Спину отпустили, и на иссеченный зад пока больше не опускался хлесткий прут. Дима не сразу это понял, но ощутил касание по плечу и услышал, что голова ему понадобится. С этим он был согласен, и ему стало только жальче себя. Конечно, понадобится! А что делать, если совсем никак не перестают сечь?

Дима со всхлипом потянул носом и мотнул головой, вытирая слезы о рукав. Голова закружилась и отозвалась болью, и он плюхнулся ухом о лавку, пережидая, когда тёмные круги перед глазами рассеются. Вот не надо было биться головой, будто ему не хватило шишки из блиндажа. А главное - всё равно не помогло!

- П-почему я не потерял сознание? - спросил он Юрия Васильевича сквозь слезы, не очень понимая, почему это спрашивает. Но казалось таким правильным, если бы он бух - и всё прекратилось. А оно не прекращалось!

[Юрий Васильевич]

Ещё некоторое время я посидел рядом со всхлипывающим мальчишкой, не понимая как мне быть дальше. Дурацкая какая-то ситуация получилась... С одной стороны он накосячил. Накосячил сильно. Очень сильно. И по идее наказание заслужил гораздо более серьёзное, чем я ему назначил. С другой стороны я сейчас не сердился. Да, там, на реке, мне было страшно, я дико за них испугался, и когда думал, что они могли утонуть, и когда Диму чуть не завалило, но сейчас то стрессовое состояние уже подотпустило. Плюс дети всё поняли, извинились... Но опять же, Дима сам попросил сделать скидку Кате, а пока получается, что и нет никакой скидки, если мы остановимся сейчас.

Я слегка похлопал его по плечу и встал, после того, как его голос вырвал меня из собственных размышлений.

- П-почему я не потерял сознание?

- Видимо потому, что тебя никто не убивает и ты можешь справиться с этой болью.

Конечно это было больно, очень больно, но я точно знал, что выдержать это можно, хотя в моменте конечно кажется совсем не так.

[Дима Соловьев]

Дима немного успокоился, волна боли схлынула, оставляя место пульсирующей, саднящей, но той, которую можно терпеть. Только как решиться на продолжение? Ведь один удар, и всё снова всколыхнется.

Слова взрослого заставили Диму устыдиться. Его действительно никто не убивал, и он не слышал, чтобы кого-то в гимназии запороли до потери сознания. Раз решил терпеть героически, то надо идти до конца, а не биться головой о лавочку.

- Извините, - хрипло выдавил Дима. - Я не специально. Просто больно очень, - последнюю фразу он сказал совсем тихо. Тяжело было признавать, что он никакой не супермен и не мужественный взрослый мужчина, а мальчишка, который расплакался от боли.

Вздохнув, Дима снова вытянул руки и уткнулся лбом в сгиб локтя. Голова болела, а иссеченные ягодицы ныли ещё сильнее.
- Я готов.
И он снова вздохнул, на этот раз торопливо, чтобы успеть до падения прута.

[Юрий Васильевич]

- Извините, - хрипло выдавил Дима. - Я не специально. Просто больно очень, - последнюю фразу он сказал совсем тихо.

- Я знаю, что больно, - конец фразы я скорее почувствовал, чем ясно расслышал, но он был предсказуем. Извинений я сейчас совсем не ждал, но не отметить про себя не мог. Всё же сильный пацан, смог успокоиться и собраться, а это ой как сложно, особенно после того, как позволил себе расслабиться.

- Осталось 5 раз, - вроде я не сбился, хотя, мы столько раз останавливались, что всякое могло быть. Держать я Диму больше не стал, но замах на последние разы ещё немного уменьшил. - Побереги голову...

- Вжик!...

Сейчас перерывы были довольно большими, уж не знаю насколько это на благо, может проще было закончить за 5 секунд, а не растягивать это ещё на минуту, но мне казалось, что Соловьёву так проще терпеть.

- Вжик!...

- Вжик!...

[Дима Соловьев]

Дима твёрдо решил вытерпеть остаток порки без звука, но не удержался от вскрика на первом же ударе. Зад ужасно болел и саднил, Диме казалось, что он вспух, как подушка и при этом стал твердокаменным. Снова брызнули едва остановившиеся слезы. Но следующего удара пока не последовало, и мальчик немного отдышался. Единственное, что ему удалось, - он оставил голову на месте, словно прилипнув к скамейке, как прилипли ко лбу влажные пряди волос.

- Ааа! - Дима снова крикнул раньше, чем осознал. Руки дернулись, но прикрыться он не мог. Соловей абсолютно бесполезно провел руками по глазам, вытирая слёзы. Он не мог, не мог больше терпеть молча!

Не биться, не просить о пощаде и не орать не переставая - все, на что его хватало, и это стоило огромных трудов.

"Ещё два раза, и все. И все. Я умру, если ещё раз!.. Нет, надо чуть-чуть, и точно всё."

[Юрий Васильевич]

Пока Дима пытался отдышаться и справиться с болью, я внимательно осмотрел его зад и размеры повреждений. Ничего особо страшного там не было. Да, вспухшие полоски, где-то красные, где-то розовые; в нескольких местах, где прутья пересекались не однажды, намечались синячки. Яркими штрихами выделялись места, куда попадал кончик прута. Но я точно знал, что через неделю всё пройдёт и не останется и следа от сегодняшней порки. Правда при этом хотелось верить, что воспоминания о ней задержатся в голове на более длительный срок.

- Ладно, Дима, думаю последние пару раз мы опустим, - я отбросил прут, посчитав, что наказание было вполне достаточным и свою роль выполнило.

[Дима Соловьев]

Дима не ждал снисхождения, настраиваясь чудом терпеть оставшиеся удары. Чуда не потребовалось, оно произошло иначе.

В другой ситуации Дима поспешил бы как можно скорее покинуть негостеприимную лавку. Но сейчас просто обмяк на несколько секунд, пережидая, пока уймется жжение. Потом протянул руки к Юрию Васильевичу, чтобы тот снял застежки.

У Димы мелькнула мысль, что физрук скостил ему наказание потому, что мальчик не выдержал "как надо", но было уже всё равно. Диме не приходило в голову, что рыдальня не просто так получила свое название. Это другие, может, рыдают. А Соловей должен быть героический, мужественный и вообще бойцу не больно. Но дотянуть до идеала не получалось. И вообще, ещё совсем недавно таких наказаний в мире Димы не было.

Вот так, за пережиданиями вспышек боли, утиранием слез и тихими всхлипами, за рассеянными мыслями, что не смог быть железным, Дима потерял связь между своим поступком и наказанием. Порка была теперь как будто отдельным мероприятием, мучительным и неизбежным, как визит к стоматологу.

[Юрий Васильевич]

Я снял липучку с протянутых рук и отошёл к столу, чтобы мальчик мог встать без моего пристального взора.

- Можешь пойти умыться, туалет вон там, - вряд ли Дима уже успел побывать в этом помещении и знал где тут что, а прохладная вода после такого - это всегда приятно.