Пятница...

[Илья Шпелер]

А теперь, я попрошу выйти вперед, на середину сцены, Селянинова, Горелина, Сорокина и Шпелера. И я хотела бы услышать от них, да я думаю и все сидящие в зале, что они, сами, думают о своем поведении.

Шпелер потерянно сделал несколько мелких шагов вперед и остановился все также молча изучая пол. Что тут расскажешь? Как ему было обидно тогда, после происшествия на уроке химии, после конфликта с Алехандро, в котором он, Илья, чувствовал себя ни капельки не виноватым, но за который она, Галина Николаевна, его высекла? Не столько больно - к боли можно привыкнуть - но именно обидно. За несправедливость и произвол, которые в тот момент заставляли кипеть его возмущенный разум. Что он совсем не думал о последствиях и никчемности своей мести, которая изначально ничего не могла исправить, а могла сделать и сделала все только хуже? Что он сам не рад тому, что оказался сейчас здесь, на сцене, а не там, в зале?

Нет, они хотят услышать от него другое! Они хотят, чтобы он каялся, плакал, умолял о пощаде и клялся ничего подобного больше в жизни не делать. Они хотят видеть его униженным и раздавленным, перепачканным соплями и слезами маленьким мальчишкой. Так вот - фиг вам всем! В Илье поднялась знакомая упрямая злость. Не дождетесь! Я - большой! Я виноват, да, не отрицаю, но достоинство у меня есть! И если считаете нужным меня побить - бейте, но ныть и уговаривать я не буду! Вот так.

Он поднял голову и с вызовом оглядел зал. Потом взглянул на завуча, отвернулся и стал демонстративно смотреть в сторону.

[Фимка]

Фимка, не поднимая головы, понуро вышел вместе со всеми на середину, по дороге чуть не наткнувшись на ведро с розгами. Зачем это все, тоскливо думал мальчик. О предстоящем наказании уже как-то и не думалось. Пусть укладывают, пусть лупят, только пусть все это быстрее, быстрее закончится. Стыд пеленой застил глаза, а уши просто плавились. Ну, чего им вообще рассказывать? Чего они вообще хотят услышать? Фимка чувствовал, что не справится с собой, и прямо вот тут, на глазах у всех разревется в голос. А пока он еще держался и только изредка вытирал ладонью глаза, это когда было уже совсем невмоготу.

[Ваня]

По справедливости и логике полагалось бы делить на четыре, но какая логика в таком состоянии! Поэтому, когда Ваня шел через зал, ему казалось, что все смотрят именно на него. Тот самый Горелин, который когда-то чуть не поджег лицей, опять попался!
Но во взглядах, брошенных украдкой (все же уговоры «не глазеть» даром не прошли) в первую очередь читались интерес и недоумение. Может поэтому, Ване стало чуть легче. Пусть всех страшит это зрелище, а ему, главному герою (ну ладно, одному из героев), совсем не страшно!
По пути Ваня не раз шептал Фимке: «держись, прорвемся. Вот будет прикольно вспомнить!». Непонятно как Фимке, а вот ему, Ване, от этого становилось легче.
Поднимаясь на сцену, Ваня обвел взглядом всех учителей, только на Галину Николаевну не смотрел, так как был на нее немного зол по-прежнему, к тому же, был уверен, что именно она будет его драть. Показалось, что Савчук смотрит на него особенно пристально (или показалось?). Даже шепнул физкультурнику: «зачет по розгам пришли принимать?».
И вот она, вершина.

Ваня почувствовал, как дрожат ноги, как бьется сердце. Неужели это все же случилось с ним?
Но Ваня не раз думал прежде об этом позорной минуте и решил, как будет себя вести. Так крепко решил, что даже немного напоминал пожарника, который в дыму и пекле выполняет заученную инструкцию, ставшую приказом.
Хотят шоу? Получат шоу? Я же не хулиган, я вежливый и воспитанный мальчик.
Товарищи по несчастью не торопились произносить речи, и Ваня выдвинулся вперед, еще раз слегка хлопнув по руке Фимку .
- Уважаемые учителя и ученики, - начал он, тоном, который по его мнению, был максимально близок к тону телеведущего, зачитывающего траурное сообщение. – Я хочу принести вам свои извинения.
С этими словами Ваня вынул из кармана обрывок бумажки, на котором и, правда, были написаны обрывки фраз и отдельные слова. Поднес руку к лицу, будто поправил несуществующие очки.
- Прежде всего, хочу извиниться перед учениками. Вместо того, чтобы сейчас сидеть в уютном классе и решать задачи, вы сидите здесь, в этом унылом зале, в ожидании скучного и бессодержательного зрелища (слово «бессодержательного» Ваня считал с бумажки). Зрелище настолько недостойно вашего внимания, что я прошу вас на него не смотреть.
Кроме того, я хочу извиниться перед учителями. Мне искренне стыдно за то, что в темноте мы не смогли оценить размер ущерба, нанесенного кабинету математики (опять подглядел в бумажку). И мне тем более стыдно, что я не решился преподнести рисунок, посвященный Галине Николаевне, ей днем, а нарисовал его ночью . Те из вас, кто не видел его сюжет, могут ознакомиться с ним: эскиз висит на информационной доске. Кроме того, после…. после окончания мероприятия, я могу подарить копию этого рисунка каждому желающему, по предварительному заказу, с подписью автора.

Последние слова Ваня произнес быстро, хотя и тем же официальным тоном. Он только сейчас понял, что, кажется, пересолил.
Он скомкал бумажку и сказал уже обычным, немного дрожащим мальчишеским голосом. Слова адресовались Галине Николаевне, но взглянуть на нее он боялся.
- Темку, пожалуйста, простите. Он с нами увязался, а потом только нам мешал. Если бы не он, мы бы еще больше нахулиганили.
И, понимая, что речь заканчивается, выпалил-бухнул напоследок.
- Я сам Шпелера подговорил…. И… Фимку тоже я. Простите меня, пожалуйста, - не заботясь, насколько информативная часть фразы связана с просьбой.
Похоже, и на Ваниных глазах стали набухать слезы.

[Илья Шпелер]

Илья выслушал излияния Горелина с легкой снисходительной ухмылкой. "Позер," - думал он, - "Зачем все это нужно, когда достаточно просто молчать? Глупо. Это их только раззадорит. Сделает себе только хуже. И нам."

Но когда Ваня взял всю вину на себя, безумная и постыдная надежда вспыхнула в нем. "А вдруг они ему поверят?!" Но Шпелер, хоть и с трудом, через дрожь и усилие воли, все же взял себя в руки. "Нет! Если все начнут валить на Горелина, я скажу, что это я все придумал."

Однако губ рыжий парень так и не разомкнул. Только стоял, высоко подняв голову, с таким видом, будто все, что происходит вокруг, его ни в малейшей степени не касается.

[Фимка]

До Фимки неспеша доходило, что Ваня что-то начал говорить. Пусть говорит, что хочет. Но постепенно, фразой за фразой до мальчика доходил истинный смысл Ваниной речи. И когда Ваня дошел до эскиза на доске объявлений, то Фимка сразу же понял, что там висит. А после слов про авторскую копию, мальчик коротко прыснул, а затем и вообще рассмеялся. Правда, при этом слезную запруду окончательно переполнило и прорвало. А когда Ваня закончил, Фимка вскинул глаза на Галину Николаевну.

- Тогда и меня тоже простите! За портреты! И за змею! А вот Темка не причем. Поэтому его и прощать не за что.

И тут же понял, что лучше бы он этого вообще не говорил.

[Илья Шпелер]

- Тогда и меня тоже простите! За портреты! И за змею! А вот Темка не причем. Поэтому его и прощать не за что.

"И мне, что ль, прощения попросить? За Пифагора?" - на Илью тоже перекинулось нервное веселье, охватившее Фимку под влиянием Ваниной речи. К тому же, он вспомнил, чем расписывал из баллончика с краской стены и потолок в кабинете математики. И вспомнил не без удовольствия.

[Темка]

Темка старался бять незаметным и было большое желание просто убежать отсюда что говорил Ваня он просто неслышал ..

[Николай Сергеевич Савчук]

Я оглядел провинившихся. С отдельным интересом, конечно, присмотрелся к Горелину, особенно когда пацан принялся устраивать на сцене театр одного актера - да, мальчик далеко пойдет! Если его вовремя не остановить... Первоначальное желание пожалеть мальчишку, принять во внимание его чистосердечное признание, о котором мне сообщил Аркадий Викторович, отошло на второй план. Да и вообще - чего их жалеть-то? Шпелер, вон вообще стоит и лыбиться неизвестно чему... То же мне - прынц крови! Сорокин тоже не торопиться демонстрировать свое раскаяние - ржет, как будто перед ним тут комедию разыгрывают! Ну ничего! Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Поглядим, как он посмеется в конце!

- Перестаньте паясничать! - вполголоса сделал я им замечание, - Вы, трое! Совесть бы поимели! Вон, берите пример с Селянинова!..

[Илья Шпелер]

- Перестаньте паясничать! - вполголоса сделал я им замечание, - Вы, трое! Совесть бы поимели! Вон, берите пример с Селянинова!..

- Как друзей предавать?.. - обронил Шпелер в пространство сквозь зубы.

[Темка]

Темка умудрился расллышать что прошептал Илья - Я НЕ ПРЕДАВАЛ!!! - он сорвался - НЕПРЕДАВАЛ !!!

[Ваня]

- Перестаньте паясничать! - вполголоса сделал я им замечание, - Вы, трое! Совесть бы поимели! Вон, берите пример с Селянинова!..

Услышав замечание Савчука, Ваня поимел не совесть, но страх. Уж слишком грозен был тон. Да и глаза физкультурника метали молнии; Ване показалось, что именно в него. Почему такое пристальное внимание? Вроде бы, на физре, он ни разу Николая Сергеевича не доводил, лыжный и коньковый зачеты сдал чуть ли не раньше всех.
Ваня вздохнул и уставился в пол, с такой силой раскаяния и смирения, что чуть ли не увидел подвал, через паркет, доски, плиты и перекрытия.
Но перед этим все же провел по лицу, будто снимая маску паяца. Не удержался, зараза!

[Тамара Андреевна]

Я смотрела на лица мальчиков.
Темка мелко дрожал. При словах Шпелера вздрогнул, как будто его ударили.
Ванька валял дурака, но на глазах блестели слезинки.
Фимка нервно хихикал.
Илья смотрел волчонком.

Наверное Коля и впрямь считает, что они ведут себя цинично и не испытывают ни тени расскаяния. Нет! Это просто реакция детской психики на предстоящее ужасное унижение. Все-таки я была права. Нельзя их так наказывать! Неужели они этого не понимают?

Происходящее казалось мне кошмарным сном. Где-то глубоко трепыхалась надежда, что вот сейчас, попозорив ребят на сцене, Галина Николаевна скажет: " А теперь шагом марш в рыдальню - отвечать за свои поступки".

[Галина Николаевна]

Я внимательно переводила взгляд с одного на другого – и здесь, на сцене, устраивают балаган. Затем строго посмотрела на Горелина, ожидая, что же еще тот скажет умного. По затянувшейся паузе я поняла, что на этом все умные мысли у него закончились…

- Встаньте все на место!... Итак, Селянинов Артем, Горелин Иван, Сорокин Ефим и Шпелер Илья приговариваются к публичной порке розгами. Количество ударов будет соответствовать степени вины наказуемого и степени раскаяния в проступке. Горелин, и Шпелер получат по 15 ударов, Сорокин – 10, Селянинов – 5, в связи с тем, что он сам пришел и во всем сознался. Тамара Андреевна я думаю, что можно приступать.

[Ваня]

Темка умудрился расллышать что прошептал Илья - Я НЕ ПРЕДАВАЛ!!! - он сорвался - НЕПРЕДАВАЛ !!!

Ваня на секунду прервал позу скорбного раскаяния (которая давалась ему очень легко) и повернулся к Темке.
- Тем, я знаю, что ты никого не предавал, - с неожиданной уверенностью сказал он.
После чего опять принялся за изучение паркета.

[Ваня]

- Встаньте все на место!... Итак, Селянинов Артем, Горелин Иван, Сорокин Ефим и Шпелер Илья приговариваются к публичной порке розгами. Количество ударов будет соответствовать степени вины наказуемого и степени раскаяния в проступке. Горелин, и Шпелер получат по 15 ударов, Сорокин – 10, Селянинов – 5, в связи с тем, что он сам пришел и во всем сознался. Тамара Андреевна я думаю, что можно приступать.

Если у Вани и были безумные надежды, то они давно уж перегорели и он не удивился, что наказание состоится. Не удивил его и расклад: даже стало на душе чуть легче, от того, что Фимке и Темке достанется меньше. Он даже слегка тронул Фимку за рукав, шепнул: "порядок!".
Единственное, что его удивило, так последние слова. Что, Тамара Андреевна будет пороть их всех?