Я несчастный больной человек...

[Павел Романов]

Я посмотрел на прут в своей руке, потом на задницу, расчерченные разномастными полосками и решил, что хватит. Да, у меня ещё были в запасе 5 из обещанных 30, и, видит бог, заслужил он их все целиком, но я не стал зверствовать, не по мне это всё было.

Романова я пока отвязывать не стал, пусть полежит-успокоится, просто отошёл к столу, положив на него и прут.

А уж наскока это все было не по Пашке - даже и думать не стоит. Ему было больно, болело все тело, а не только разрезанная на части жопа, все пекло, как будто туда прилепили горчичник и оставили на пару дней, хотелось пить и мутило, кружилась голова... Ничуть не меньше болели запястья, натертые веревкой, и хотелось в туалет.
Короткая пауза не позволила Романову отдохнуть - получив на сей раз порцию всего из трех розг (хотя он-то насчитал, минимум 10), он уже не мог терпеть атаки сзади и спешил *поделиться* своими впечатлениями;
Самозабвенно подвывая, мальчишка, переживая отпущеные на его долю две дюжины болючих @@@юлей, красный не только там, но и ао всех других мыслимых местах, взмокший, несчастный, он елозил по лавке чудом не разбитыми еще коленками и до безизны, до боли, до судорог сжимал тонкие пальцы на скользких от пота ножках. На языке прочно поселился железистый привкус, а искусанные губы напоминали о бутере с ветчиной, схарченном за завтраком пару дней назад... Из-за него-то все и началось?!

[Юрий Васильевич]

Я не торопять сделал запись в журнал наказаний, где против фамилии Романов проставил цифру 25 и в качестве причины наказания указал "систематическое неприкрываемое хамство". После чего повернулся к мальчишке, который всё ещё продолжал всхлипывать.

- Я понимаю, что тебе трудно говорить после такого наказания, и, возможно, даже соображать, - медленно и негромко, но так, чтобы мальчишка слышал меня сквозь звуки издаваемые им самим, говорил я. - Но я тебе советую, причём настоятельно, запомнить, что если ты не будешь следить за своим языком, то у тебя будут очень большие проблемы. - Выдержал небольшую паузу и добавил. - И ещё, всё же попробуй не считать всех вокруг врагами, хотя бы в качестве эксперимента.

[Павел Романов]

- Я понимаю, что тебе трудно говорить после такого наказания, и, возможно, даже соображать, - медленно и негромко, но так, чтобы мальчишка слышал меня сквозь звуки издаваемые им самим, говорил я. - Но я тебе советую, причём настоятельно, запомнить, что если ты не будешь следить за своим языком, то у тебя будут очень большие проблемы. - Выдержал небольшую паузу и добавил. - И ещё, всё же попробуй не считать всех вокруг врагами, хотя бы в качестве эксперимента.

Выслушав физрука в относительном молчание - не считая довольно громких хлюпов носом и еле слышных за громоподобным дыханием стонов, Пашка, силясь понять что же ему такое сказали, чуть повернулся в сторону и прохрипел с рычащими интонациями. Не зло - безразлично ко всему... Совсем уже ко всему:
- Я в туалет... Хочу...
Все сказаное Васильичем его сейчас касалось мало и совершенно не заботило; как пацан не старался сцепить слова - одно с другим, во что-то целое - и понять, что от него хотят - общей картинки все равно не получалось... Слова, обрывки слов, кусочки мыслей... И слезы, против воли текущие из глаз... И... Воздуха мало..

[Юрий Васильевич]

- Я в туалет... Хочу...

Как я и думал, Романов меня не слышал, да и немудрено, если он до сих пор продолжал всхлипывать и жалеть себя, хотя всё уже кончилось, плюс ещё в туалет...

- Хочешь - иди, - ответил я, говорить сейчас о чём-то другом не имело смысла, поэтому я просто подошёл и, присев рядом с лавкой, принялся разматывать руки.

[Павел Романов]

- Хочешь - иди, - ответил я, говорить сейчас о чём-то другом не имело смысла, поэтому я просто подошёл и, присев рядом с лавкой, принялся разматывать руки.

Пашкин мир медленно плыл в сумерках комнаты перед глазами, в ушах по-прежнему звенело... Мальчик даже не сомневался, что тридцать для него уже вполне закончились, даже наоборот, его сейчас били лишнее...
Поэтому желание пописать он почитал вполне законным... :А на самом деле хотелось совсем другого... Чего? В душ!
Нет - туда еще нужно было добрести... Хотелось промокнуть пекучие рубцы, стереть с поврежденных, израненых ягодиц и бедер жгучую влагу, занесенную розгой...
Только не думал, что такой большой, строгий... Страшный с виду Васильич так легко откажется от Любимого Занятия Учителей - читать морали... Это было неожиданно. Настолько, что Паше почему-то захотелось реветь с удвоенной силой... Почему? Кто его знает?.. Его редко кто жалел и это было так... Необычно? Странно? Глупо?.. Невозможно?..

[Юрий Васильевич]

Только не думал, что такой большой, строгий... Страшный с виду Васильич так легко откажется от Любимого Занятия Учителей - читать морали... Это было неожиданно. Настолько, что Паше почему-то захотелось реветь с удвоенной силой...

Постарался я на славу и верёвка даже ничуть не сбилась, хотя дёргался пацан сильно. Но вот все узлы сняты, только вот Романов что-то не торопится вставать, а продолжает лежать уткнувшись носом в скамейку.

- Паш, ты чего? Иди, я всё, - захотелось немного потормошить его, по плечу хотя бы потрепать, но опасаясь взбрыков со стороны этого непредсказуемого товарища, я воздержался.

[Павел Романов]

- Паш, ты чего? Иди, я всё

Васильич во всех смыслах постарался на славу - Пашка даже не сразу почувствовал, что ему освободили лапы. А как почувствовал - тут же бросился яросто вытирать мокрую, в слюнях и соплях, опухшую от слез, горячую на ощупь морду. (еще и губа нижняя болит... Что? Кровь?.. )П-п-поггано!!!...
Измученное тело откликалось на импульсы мозга с большим опозданием и довольно неуклюже.. Поруганная честь и уничтоженая мальчишкина гордость нуждались в хоть каком-нить лекарстве.
Лучше всего было встать и долбануть Васильичу в лоб... Но Пашка, все ж не совсем дурак, понимал чем это кончится... Да тем же!
Прошла долгая, растянутая во времени минута (бесконечность!), прежде чем мальчишка нашел в себе силы пошевелиться и вновь разлепить искусанные губы - и выдавить запоздалое уже, злое и отчайное:
- Отойдите от меня! (Отстань, гад!!!!! )

[Юрий Васильевич]

- Отойдите от меня! (Отстань, гад!!!!! )

Пожалуй, на этом моё желание проявить участие кончилось. Нравится крыситься - ради бога, но понимания пусть не ждёт, по крайней мере с моей стороны.

Я молча встал и отошёл к столу. в принципе, делать мне здесь больше было нечего, но надо было дождаться пока Романов приведёт себя в порядок, а потом уже можно прогуляться до Инеева.

[Павел Романов]

Я молча встал и отошёл к столу. в принципе, делать мне здесь больше было нечего, но надо было дождаться пока Романов приведёт себя в порядок, а потом уже можно прогуляться до Инеева.

Бедный Пашка... Растерянный, как всегда злой, возмутительно несчастный и жутко одинокий... И немного побитый... Или даже совсем не немного?
С охами-вздохами, тихонько постанывая и подвывая (последнее правда в душе), мальчишка медленно, бочком сполз на пол и покачиваясь от непонятной слабости во всем теле, встал. Окружающий мир все никак не хотел обретать четкость и почему-то странно плыл куда-то вправо...

[Юрий Васильевич]

С охами-вздохами, тихонько постанывая и подвывая (последнее правда в душе), мальчишка медленно, бочком сполз на пол и покачиваясь от непонятной слабости во всем теле, встал. Окружающий мир все никак не хотел обретать четкость и почему-то странно плыл куда-то вправо...

На Романова я не смотрел, сидел листал журнал, но краем глаза конечн видел, как нелегко мальчишка поднялся и даже не сразу пошёл в ванную. Только вот если до последнего момента у меня было сочувствие, то после последнего хамского ответа оно испарилось полностью и похоже безвозвратно.

[Павел Романов]

На Романова я не смотрел, сидел листал журнал, но краем глаза конечн видел, как нелегко мальчишка поднялся и даже не сразу пошёл в ванную.

Окончательно предоставленый сам себе - как того и хотел до этого - Романов, кривясь и морщась от боли натянул трусы (Ох, блин!..) и нетвердой походкой направился по знакомому маршруту - умываться и все такое...
Все было совсем как обычно - если конечно вообще можно думать, что это может казаться обычным...
Вот только была какая-то необычная, предательская слабость и кружилась голова...
Мальчишка облизнул распухшие, искусаные губы, привычно-зло покосился на физрука, увлеченого канцелярированием и отмечанием в журнале наставленных на его, Пашкиной заднице и бедрах отметин...
Поймав себя на том, что он ужжасно долго уже смотрит на блестящую копеечную шариковую ручку, лежащую рядом с монументальной лапищей Васильича, подросток неожидано разозлился;
Отупение сменилось бурей чувсв - Романов сейчас - скажи ему кто что-либо, дай повод, косо взгляни - убил бы, бросился, зубами... Ломать, бить, крушить...
Но Юрий Васильевич читал журнал.. А больше в комнате кроме дивана, шкафа лавки и стульев никого не было... Пусто. Пусто... Как внутри.
Мальчишка неожиданно почувствовал, как по горящим щекам текут слезы; Пашка всхлипнул как-то особенно жалко и потерянно и буквально влетел в маленькую комнатку, грохнул дверью...
Выдохнул - и медленно сел на корточки, обнял коленки руками и беззвучно заревел.

[Юрий Васильевич]

Пашка всхлипнул как-то особенно жалко и потерянно и буквально влетел в маленькую комнатку, грохнул дверью...

Похоже пацана накрыло. То ли злость за всё случившиеся, то ли жалость к себе родному и любимому, то ли осознание того, что сам себе это устроил, а может быть и всё разом, но Романова явно пробрало, иначе с чего бы реветь уже после того как всё кончилось и он уже даже подуспокоился. То что он всхлипывает просто от боли, верилось с трудом, ведь сейчас, когда розги уже не впиваются в тело, терпеть её вполне можно.

[Павел Романов]

То что он всхлипывает просто от боли, верилось с трудом, ведь сейчас, когда розги уже не впиваются в тело, терпеть её вполне можно.

Тебя бы так!
Романов давно не чувствовал себя так... Паршиво. Погано. Одиноко.
Когда он был маленький, чуть что не так - подрался, получил двойку, разбил лоб катаясь на роликах - Пашка шел домой. Там могли наругать, наказать, всыпать ремня... Но в конечном счете бы обязательно пожалели простили и приласкали. Даже когда мамы уже не было - хотя стало хуже намного... Бить стали чаще и сильнее, иногда даже не только ремнем - но все равно это был дом.
А сейчас идти было некуда. Можно было идти в комнату и провести вечер, вычесывая из задницы занозы... А можно... Да больше ничего нельзя было - выбора не было. Понимая, что ничего хорошего его не ждет - пустая комната, четыре стены и бессоная ночь - Пашка не хотел никуда идти - холодный кафель пола и крепкая деревяная дверь его вполне устраивали - реветь от обиды здесь никто-никто не мешал... И мальчик пользовался этой своей единственой свободой вовсю - только изредка вытирал слезки, текущие по лицу...

[Юрий Васильевич]

Время шло, а Романов всё не выходил. Нельзя сказать, что я куда-то сильно торопился, но и сидеть тут до вечера не собирался. За то время, что мальчишка провёл за дверью, можно было уже не только умыться, но и принять душ, а просто сидеть реветь можно было и в своей комнате. Мысленно я дал ему ещё 5 минут, на то, чтобы выйти самому, без моих напоминаний.

[Павел Романов]

Мысленно я дал ему ещё 5 минут, на то, чтобы выйти самому, без моих напоминаний.

Этого было определенно мало - по крайней мере, так бы сказал Паша, если бы знал об назначеном ему сроке. И хотя даже он об этом не знал - тем не менее уже твердо решил, что никуда отсюда не выйдет. Ну если только Васильич выломает дверь ногой и за уши выволочет его отсюда...
Представив физрука в костюмчике робокопа или еще чего такого, мальчишка усмехнулся - но даже смешок сейчас был больше похож на всхлип... Тем не менее, сидеть в туалете хорошо, но рано или поздно выходить все равно нужно будет... В очередной раз хлюпнув носом, Романов осторожно потрогал мокрой ладошкой саднящее бедро, посмотрел на ладонь и сморщился. Так качественно нарезать задницу на полосочки... *Как же в ушах стучит...* Пашка горько вздохнул, прийдя к выводу, что Васильич - зверь, и медленно встал, хватаясь за дверную ручку. Отдышался и медленно, вслух досчитал до десяти.
Это была провереная методика, работавшая в восьми случаях из дести, и Романов никогда про нее не забывал - на людях он старался не показывать чувств вообще, оставляя всю гадость подушке и плееру.