Grab & Grind для новичка

[Тимофей Астафьев]

Я присел рядом поверх одеяла, одну руку перекинув через Тима и теперь опираясь на матрас с противоположной стороны.
- Этот укол очень быстро снижает температуру - ты оглянуться не успеешь, как крепко заснёшь.

Не то чтобы у директора был сейчас угрожающий вид: и лицо, и голос были спокойными. Наверное, дело было в росте: даже сидя директор все еще здорово возвышался над ним. Тим опять переменил позу, приподнялся на локте. Так расстояние еще сократилось, но сократилась и разница в высоте.
- Не садитесь так близко, - предупредил Тим с упрямой ноткой, - Таня сказала, что я заразный.

[Николай Александрович]

Тим опять переменил позу, приподнялся на локте.
- Не садитесь так близко, Таня сказала, что я заразный.

На мой взгляд, мальчишка уже начал поворачиваться в нужную сторону. Лёг на бок - осталось только помочь ему перевернуться на живот. Поскольку мои слова он проигнорировал, я счёл наш разговор законченным. Перевернуть худого ребёнка, не ожидающего решительных действий, для меня не составило никакого труда. Я просто обхватил его за туловище и заставил улечься на живот, при этом крепко прижав к кровати, одной рукой удерживая плечо, другой - поясницу. Он всё ещё был накрыт одеялом, но для начала его нужно было успокоить.

- Я тебя не отпущу. Ты не хочешь по-взрослому - значит, будет вот так! Перестань вырываться!

[Татьяна]

"- Ого!" - подумала Танька с восхищением глядя на директора. Он не стал вести долгие разговоры и это не могло не радовать. Наверное, она могла бы подойти и помочь, уж откинуть одеяло она точно смогла бы, но Николай Александрович снова обратился к Тиму и она пока осталась на месте.

[Тимофей Астафьев]

Я просто обхватил его за туловище

Это было как раз-два-три. Схватил, перевернул и прижал. Тим даже ничего не успел сообразить. Но, ткнувшись лицом в подушку, напряг плечи, спину, пресс, косые мышцы и все другие, о которых вспоминал редко, а тренировал примерно никогда.
Директор потребовал прекратить вырываться, но это не встретило понимания у Астафьева. Это почему еще? Хватать самым бесцеремонным образом можно, а вырываться нет? Тим отвел руку назад, ухватив мужчину за запястье. Чужая ладонь больно давила на поясницу, но сдвинуть ее хоть немного не получалось.
Тим повернул голову, чтобы глотнуть воздуха не из подушки, и в его поле зрения попала Таня. Почему-то ему показалось в этот миг, что он подглядывает за ней, за ее лицом со странным выражением. Но ведь было не так! Было почти наоборот. Тим сосредоточился на мускульных усилиях.

[Николай Александрович]

Директор потребовал прекратить вырываться, но это не встретило понимания у Астафьева. Тим отвел руку назад, ухватив мужчину за запястье. Чужая ладонь больно давила на поясницу, но сдвинуть ее хоть немного не получалось.
Тим повернул голову.

- Я сказал перестань вырываться, - наклонившись к уху мальчишки, повторил я уже довольно строго. Тимофей решил, что ему хватит сил со мной бороться? Особенно сейчас - когда ему так плохо? Я встал, чтобы мне было легче его удерживать. С поясницы руку я не убрал, а вот другой рукой тут же откинул одеяло и потянул вниз пижамные штаны. Я-то догадывался, почему Астафьев так отчаянно не желает демонстрировать Тане свою попу. Но если он не остановится, штаны я ему спущу так, как сумею - возможно, ниже, чем надо. И тогда Таня действительно всё поймёт.

[Тимофей Астафьев]

- Я сказал перестань вырываться, - наклонившись к уху мальчишки, повторил я уже довольно строго.

Это все равно не сработало, до тех пор, пока директор не потянул одеяло прочь. Бах-бах-бах, стучало в висках, в ушах, в груди. Тим больше не сопротивлялся, хотя его мышцы, казалось, просто затвердели в напряжении. Пальцы Астафьева превратились в вареные макаронины, он больше не давил на кисть, скорее держался за нее.

[Татьяна]

Таня смотрела на всё это непонимающим взглядом. Ну ладно, можно допустить, что Тим до последнего верил, что может отвертеться от укола, сможет убедить, уговорить, да мало ли что. Она даже думала, что Тим сомневался в её намерениях позвать директора. Но теперь-то что? Ведь ежу понятно, что взрослый сильный мужчина справится с пацаном, да ещё ослабленным болезнью. Для чего это шоу? Растянуть агонию?.. Можно подумать первый раз укол делают ему в жизни. Если такое представление будет на каждой прививке, то нафиг ей такое счастье.

Тем не менее, работу свою делать надо было и раз уж руки Николая Александровича потянулись к штанам, то скоро её выход. Взяв лоток со всем необходимым, она переставила его на тумбочку около кровати Астафьева, а сама встала прямо над мальчишкой.

[Николай Александрович]

Это все равно не сработало, до тех пор, пока директор не потянул одеяло прочь. Пальцы Астафьева превратились в вареные макаронины, он больше не давил на кисть, скорее держался за нее.

Я краем глаза увидел, что Таня уже стоит рядом, и с досадой подумал, что она могла заметить следы от трости, когда я рывком снял с Тима штаны до середины попы. Ребёнок моментально перестал сопротивляться, и я поднял их повыше, оставив только ту часть, которая нужна была для инъекции. Вот лежал бы спокойно, этого бы не случилось. Я кивнул Тане, чтобы приступала.

[Тимофей Астафьев]

она переставила его на тумбочку около кровати Астафьева, а сама встала прямо над мальчишкой.

Опять эти звуки, позвякивание вещиц в лотке. Это с ним наяву происходит? Или он бредит? Все это напоминало сон про пляж, только с более неприятными подробностями. Его раздевали и одевали, как куклу, сдергивали и подтягивали пижаму. Директор как будто ослабил давление на спину, но Тиму уже было все равно. От унижения он чувствовал себя раздавленным, и Николаю Александровичу больше не нужно было ничего делать.

[Татьяна]

Я кивнул Тане, чтобы приступала.

Тане было всё равно высоко штаны или низко, главное, чтобы у неё был доступ к нужному месту. Так как она стояла прямо над Тимом, то конечно же заметила мелькнувшие на попе полоски, в тот момент, когда штаны резко сдвинулись вниз, но разве в этом заведении этим кого-то можно удивить? Неужели это причина всего того, что она наблюдала?

Размышляя обо всём этом, девушка выполняла свою работу. Астафьеву явно было не комфортно и нужно было поскорее с этим покончить. Протерев кожу спиртом, она негромко сказала:

- Потерпи немножко, укол неприятный, - в голосе не осталось ни злости, ни раздражения, скорее даже вернулось участие. Делать больнее, чем есть на самом деле ей никогда не хотелось, даже если дети её до этого бесили. Игла вошла мягко и безболезненно, после чего она медленно надавила на поршень и начала вводить лекарство, наблюдая за реакцией Тима.

[Тимофей Астафьев]

- Потерпи немножко, укол неприятный, - в голосе не осталось ни злости, ни раздражения, скорее даже вернулось участие.

Его кололи сто раз. Раз десять так точно. Конечно, следовало расслабить мышцы. Конечно, Тим этого не сделал. Иглу еще можно было терпеть, но дальше... Непонятно, что за адскую смесь вкалывала Таня, Астафьеву казалось, что это жидкий огонь. Он притянул сжатые кулаки к лицу, закусил костяшки на правом. Не хватало еще зареветь перед этими мучителями.

[Николай Александрович]

- Потерпи немножко, укол неприятный, - в голосе не осталось ни злости, ни раздражения, скорее даже вернулось участие.

Тим ... притянул сжатые кулаки к лицу, закусил костяшки на правом.

Видя, что Тимофей образумился, я перестал его удерживать, но резинку штанов не отпустил, поскольку вместе с трусами они тут же начинали ползти вверх. Мальчику было больно. Я перевёл взгляд на шприц, оценивая, сколько ещё осталось.

- Таня почти закончила, - желая подбодрить Тима, сказал я ему и посмотрел на его затылок. Жалко было ребёнка... Из-за той прогулки на него свалились все беды, но с другой стороны - жизнь помогала ему умнеть.

[Татьяна]

- Не сжимайся так сильно, будет полегче, - сказала Таня не особо веря в то, что Тим сможет расслабиться.

Мальчишка терпел, хотя было видно, что ему очень больно. На её взгляд, укол не был настолько болезненным, но она прекрасно понимала, что и чувствительность у всех разная, и болевой порог, да и восприятие у Астафьева сейчас явно обострённое, с такой-то "подготовкой".

- Вот и всё, молодец! - она вытащила иголку, слегка помассировала место укола ваткой, после чего прижала её краем трусов, подтянув их на место.

[Тимофей Астафьев]

- Таня почти закончила

- Вот и всё, молодец! - она вытащила иголку

Ничто не может длиться вечность, хотя Тиму укол показался очень долгим. И было больно, и даже рубцы от трости, казалось, заболели с новой силой. Эти два дня Тим избегал на них смотреть, словно это было клеймо.
Таня поправила на нем трусы, вызвав новый всплеск невидимых чужим эмоций - игра, блин, в четыре руки. Кулак уже весь был в мелких отметинах от зубов. Вот и все, сказала Таня, но Тим не мог так сразу успокоиться, переключиться или крепко заснуть, как предлагал директор. Он хотел укрыться, но ждал, чтобы прежде взрослые отошли.

[Николай Александрович]

Тим не мог так сразу успокоиться, переключиться или крепко заснуть, как предлагал директор. Он хотел укрыться, но ждал, чтобы прежде взрослые отошли.

Я переглянулся с Таней. Тимофей вёл себя настолько угрюмо, что, казалось, никакая наша забота не пробьётся сейчас через его настроение. Мне нужно было закончить с тетрадями, а Тиму всё-таки нужно было поспать.

- Я пойду? - тихо обратился я к медсестре, полагая, что моя помощь тут больше не нужна.