Страшилки для взрослых: одной чёрной, чёрной ночью...

[Лидия Сергеевна]

Так как риторический вопрос ответа не требует, то завуча устраивала в данный момент любая ответная реакция, главное, что Настя предупреждена. Тянуть она не стала и тут же подняла руку и довольно резко опустила её в направлении ягодиц.

- Вжик! - сам по себе замах не был большим, но прут оставил на попе девочки яркую полоску.

Небольшая пауза, мимолётная мысль о том, что теперь слёзы вызывает не только страх и жалость к себе, но ещё и боль, и рука снова поднимается вверх.

- Вжик! - вторая полоска ложится чуть ниже. Получилось очень ровно, будто линейки в тетради по русскому языку.

[Настя Голубева]

- Вжик! - сам по себе замах не был большим, но прут оставил на попе девочки яркую полоску.

—Ау!—Настя дернулась всем телом и зарыдала в голос.
Какой же он болючий—этот первый удар! А дальше только хуже...
Все мысли, которые приходили на ум ещё в кабинете Лидии Сергеевны, про то, что она все это заслужила, мгновенно испарились. Вместе с мыслями о доброте биологички.
«Я ведь созналась!—думала Настя.—А она так сильно!»
В душе Голубевой поднялась большая обида на учительницу. И зачем она ночью добренькой притворялась, чтобы теперь...

- Вжик! - вторая полоска ложится чуть ниже.

—Ааайя!—второй удар оказался ещё больнее.
Никогда! Больше никогда она не будет... учить биологию!

[Лидия Сергеевна]

—Ааайя!—второй удар оказался ещё больнее.

В отличие от мальчиков, девочки почти никогда не сдерживали свои эмоции с самого начала порки. Для Лидии Сергеевны это всегда было довольно сложно, все эти крики, слёзы, хоть она и считала, что порка - эффективное средство. Она напомнила себе, что наказание более чем заслуженно и снова взмахнула прутом, а потом ещё и ещё раз.

- Вжик!... Вжик!... Вжик!...

Равномерный свист, перемежающийся вскриками и всхлипами в паузы между ударами.

[Настя Голубева]

- Вжик!... Вжик!... Вжик!...

Настя рыдала, не сдерживаясь. Сейчас даже обида отошла на задний план. Да и как можно думать о обиде, о своём поведении, да и вообще о чем угодно, кроме прекращения порки?!
—Уууууу,—завыла девочка после особенно чувствительного удара и молниеносно дернула руку к попе.
Она не хотела. Правда, собиралась держаться за края лавки до самого конца. Это все рука. Будто тело отделилось от мозга и начало действовать само. А теперь уже оставить руку на попе было слишком большим соблазном, противостоять которому Голубева не смогла.
—Не надо больше!—вырвалось из губ.

[Лидия Сергеевна]

—Не надо больше!—вырвалось из губ.

- К сожалению - надо! - Лидия Сергеевна дала Насте небольшую передышку, после чего сказала: - Вы очень часто идёте на поводу у своих "хочу" не задумываясь о последствиях, о том, как это выглядит в глазах общества, следуете сиюминутным порывам, а потом вам совсем не хочется отвечать за свои поступки, но так не бывает. Не только сейчас, когда вы ещё дети и можно всего лишь покрутить попой на лавке, но и потом, во взрослой жизни, когда так легко не получится отделаться.

Конечно, Насте сейчас не могло казаться, что порка - это легко, но это было именно так...

- Так что я вынуждена продолжить, ещё 15 раз, убирай руку.

[Настя Голубева]

- К сожалению - надо! - Лидия Сергеевна дала Насте небольшую передышку, после чего сказала: - Вы очень часто идёте на поводу у своих "хочу"...

...бу бу бу бу бу бу бу...—вот что услышала дальше Настя.
Какие странные эти взрослые! Что Юрий Васильевич, что Лидия Сергеевна! Неужели они действительно думают, что ребёнок, лежащий с голой задницей на лавке, под жгучими розгами и весь зареванный способен воспринимать эти нотации?
Настя использовала перерыв для более важных вещей, чем выслушивания завуча. Она втянула сопли, одной рукой осторожно потёрла попу, а другой—глаза. На кисти остались чёрные следы от туши для ресниц, но девочка не обратила на это внимания.

- Так что я вынуждена продолжить, ещё 15 раз, убирай руку.

снова услышала голос биологички Голубева.
Пятнадцать раз! Боже, за что ей это?! За паршивую столовку, которую она за полчаса перекрасит?! Астафьев был прав! Нечего было сознаваться! Глядишь, и отвертелись бы! Дура она, что на добренькие глаза Лидии Сергеевны купилась!
«А я предупреждал! Шкуру спустит!—проговорил Настин приятель с хвостом и вилами.—Нечего было того святошу слушать!»

Девочка снова протяжно всхлипнула и назло завучихе...резко отдернула руку от попы. Все равно не простит! Настя крепко сжала губы, намереваясь дальше терпеть беззвучно. Опять же назло училке!

[Тимофей Астафьев]

Тимофей еще раз взглянул на телефон, но Майка не отвечала. Похоже, даже не прочла сообщение. Наверное, ее что-то отвлекло, подумал Тим. Она-то на свободе! Развлекается как-нибудь…
Вздохнув, Тим походил по кабинету, размышляя, чем обернется дело. О своём поведении он не думал, скорее предполагал, что скажет или будет делать Лидия Сергеевна. Не самые счастливые мысли… Чтобы отвлечься, Астафьев выглянул за дверь, чтобы перекинуться парой слов с Надей.

[Лидия Сергеевна]

Никакой ответной реакции от Насти на свои слова она не ждала, дети вообще редко вникали в то, что она говорила и по-хорошему, можно было вообще молчать, просто видимо педагог внутри не мог отойти на второй план и оставить экзекутора одного. Да и когда читаешь какие-то нотации, поддерживаешь внутреннее убеждение в том, что наказание за дело и нечего жалеть сейчас ребёнка.

- Вжик! - Настя как раз убрала руку, освобождая ей попу для следующего удара. - Вжик!... Вжик!...

[Настя Голубева]

- Вжик! - Настя как раз убрала руку, освобождая ей попу для следующего удара. - Вжик!... Вжик!...

—Уйяяяяяя ааааааа,—громко ревела Настя.
Конечно, стоило убрать руку, и эти злые розги опять засвистели!
—Уууууу! Ну всёёёёёооооо...
Костяшки пальцев побелели от усилий, Голубева цеплялась за лавку так, будто боялась с неё свалиться, если отпустит.
—Не нааааааааа...—заорала она после третьего стежка.
Какая там обида? Какие мысли о том, честно или нечестно ей достаётся? Как вообще можно думать о чем-то ещё, кроме своей несчастной попы?!

[Лидия Сергеевна]

—Уйяяяяяя ааааааа,—громко ревела Настя. —Уууууу! Ну всёёёёёооооо...
Костяшки пальцев побелели от усилий, Голубева цеплялась за лавку так, будто боялась с неё свалиться, если отпустит.
—Не нааааааааа...—заорала она после третьего стежка.

Настя кричала, но терпела, поводов затягивать процесс не было и прут снова взлетел в воздух, пусть и не очень высоко:

- Вжик!

Попа у Насти была совсем маленькой, так что разгуляться пруту было особо негде. Белых мест почти не оставалось и полоски начали накладываться одна на другую.

- Вжик! Вжик! Вжик! - не сильно часто и без замаха, тем не менее, ощущений девочке явно хватало.

[Настя Голубева]

- Вжик! Вжик! Вжик!

—Я... я...боль...ше...не...могу...—в какой-то момент через рёв проговорила Настя, переворачиваясь на бок и хватаясь за попу руками.—Боооольно!
Девчонка обливалась слезами и изо всех сил старалась поймать взгляд Лидии Сергеевны. Сейчас она была готова пообещать ей все, что угодно, лишь бы отпустила!

[Лидия Сергеевна]

- Я понимаю, что больно, - Лидия Сергеевна опустила прут и сделала шаг назад, чтобы удобнее было смотреть на Настю. - Сюда и проводят, чтобы было больно!

Смотреть на девочку было сложно - глаза, наполненные слезами, эта немая мольба отпустить... В такие моменты они почти все были пай-мальчиками и пай-девочками, которые больше ни за что и никогда. Встречались, конечно, упрямцы, которые и во время порки думали что-то из серии - "а я вот назло возьму и опять не буду учить" или что-то в этом духе, но обычно их тоже дольше чем на пару раз не хватало.

[Настя Голубева]

- Я понимаю, что больно, - Лидия Сергеевна опустила прут и сделала шаг назад, чтобы удобнее было смотреть на Настю. - Сюда и проводят, чтобы было больно!

Настя ожидала, что Лидия Сергеевна сейчас начнёт требовать, чтобы она легла на место и убрала руки, но та наоборот отошла и опустила розгу. Даже немного посочувствовала, как показалось девочке. Может быть она не такая уж и злая?
Все ещё лёжа на боку и потирая полоски, Голубева подняла на завуча заплаканные глаза. Девочке показалось, что Лидия Сергеевна чем-то сильно расстроена. Наверно ей очень жалко столовую...
—Я...я...—осторожно начала Настя всхлипывая между словами,—я...ее...покрашу...столовую, в смысле...
Почему-то в этот момент стало так стыдно! За ночные похождения тоже, но в первую очередь за свои мысли. Хорошо хоть, что учительница не умеет их читать!
Впрочем, стыд довольно быстро сменился страхом. Вряд ли завуч так быстро ее с лавки отпустит. Но под пальцами ощущается так много полосок, и попа так сильно болит... Снова ее под розги?!

[Лидия Сергеевна]

—Я...я...—осторожно начала Настя всхлипывая между словами,—я...ее...покрашу...столовую, в смысле...

- Конечно, вы её покрасите, это даже не обсуждается, - завуч и сама не заметила, как заговорила не про "неё", а про "них", - но сейчас вопрос не в этом, а в том, чтобы ты поняла, почему нельзя было так... - она задумалась, подбирая слово и решила остановиться на довольно невинном варианте, - развлекаться.

Лидия Сергеевна пока продолжала стоять на месте и смотреть на Настю, давая ей время успокоиться и подумать.

[Настя Голубева]

- Конечно, вы её покрасите, это даже не обсуждается, но сейчас вопрос не в этом, а в том, чтобы ты поняла, почему нельзя было так развлекаться.

На вопрос завуча Настя ответила не сразу. Хотелось, конечно, брякнуть что-то вроде: «Потому что вандализм—это плохо!», но что-то останавливало девочку. Продолжая всхлипывать, Настя постаралась как следует подумать над своим ответом. Следы на попе довольно сильно ныли, но не настолько, чтобы от мыслей «Как же мне больно!» нельзя было отключиться.
—Потому что...—через какое-то время все ещё хриплым от плача, но уже более или менее спокойным голосом медленно заговорила Голубева,—потому что столовая—это не моя вещь. Ну, то есть не вещь, а это...—нужное слово не находилось,—в общем, она не моя. Если бы это был мой дом, который я сама построила, тогда можно было бы. А столовая же лагерю принадлежит...
Настя снова подняла глаза на Лидию Сергеевну, словно спрашивая, правильно ли она все поняла. Ну, и конечно, в этом взгляде так и читалась мольба отпустить ее!