Укрощение ленивой

[Елена Викторовна]

Нет! Не хотела Голубева меня слушать и слышать!
Конечно, я прекрасно понимала, что девочке страшно перед предстоящим наказанием, но вот отменять его я не собиралась, особенно после ее выходки.
Я опять строго посмотрела на Настю:
- Настя, ты хорошо слышала, что тебе Николай Александрович сказал?! Собирай бумажки и идем! За свои поступки надо отвечать.

[Настя Голубева]

- Перестань плакать. Тебе Елена Викторовна при мне очень доступно объяснила, за что ты сейчас будешь наказана. Это не за незнание темы. Подбирай мусор, - я пальцем указал на валяющиеся у парты шпаргалки, - забирай свои вещи и пойдём.

- Настя, ты хорошо слышала, что тебе Николай Александрович сказал?! Собирай бумажки и идем! За свои поступки надо отвечать.

Что может быть ужаснее, чем когда сразу два взрослых на тебя наезжают и требуют отправиться в рыдальню?! Да ничего! Ещё и объясняют, что будут ее наказывать не за вот это, а за вот то! Какая нафиг разница за что, если все равно будут?!
Настя горько всхлипнула. Конечно, переставать плакать она не собиралась.
—Мне очень больно...—еле слышно прохныкала девочка, наклоняясь за шпаргалками.
Нет, с тем, что ее сейчас накажут она ещё не смирилась и, собирая свои листочки, Настя изо всех сил напрягала голову, пытаясь придумать, как избежать трепки.
«А что будет, если я соглашусь на четвертную двойку?—внезапно подумала Голубева, вспомнив, что Елена что-то такое говорила.—Может Юрий Васильевич поймёт и...»
«Ага!—ехидно ответил внутренний голос.—А потом догонит и ещё раз поймёт!»
Спрашивать у взрослых, что ей будет, если она на эту двойку согласится, Настя передумала сразу же, как подняла глаза на Николая Александровича. И так ясно что...
Ещё можно было закатить истерику и заявить, что никуда она не пойдёт и вообще это не заслуженно, и она уже сто раз объяснила, что ее пороть не за что, но привести это могло только к одному: она опять окажется на парте с голой попой, а потом ее все равно выдерут в рыдальне!
Не переставая размазывать слезы по щекам, Настя закинула свои вещи в сумку и медленно пошла к двери из класса.

[Николай Александрович]

Настя горько всхлипнула. Конечно, переставать плакать она не собиралась.
—Мне очень больно...—еле слышно прохныкала девочка, наклоняясь за шпаргалками.
Не переставая размазывать слезы по щекам, Настя закинула свои вещи в сумку и медленно пошла к двери из класса.

Очень больно ей...

Не собираясь до второго этажа идти в темпе улитки, я подтолкнул девчонку в спину, чтобы шевелилась.

Вообще... я Настю будто увидел с другой стороны. На моих уроках она всегда была одной из первых - всё, что она сдавала на проверку, было написано хорошо, а главное - было написано ею, а не кем-то другим. Бойкие ответы у доски это однозначно доказывали. Но сейчас... это была другая Настя. Двоечница. Обманщица. Лентяйка. Так ещё и бессовестная грубиянка, которую не остановило даже моё присутствие! Я поверить не мог, что только что всыпал ей не за какие-то шалости, а за откровенное неуважение к учителю!

[Елена Викторовна]

Ну наконец дело сдвинулась с мертвой точки. Голубева все же соизволила пойти туда, куда ей было велено, хотя и не без помощи Николая Александровича. Разумеется, ей идти туда не хотелось, оно и понятно - никто в эту комнату не торопился. Но что делать, если она это заслужила, причем на все 100 процентов.
Я закрыла кабинет и вместе со всеми двинулась на второй этаж.

[Настя Голубева]

Горько всхлипывая, Настя шла по коридору в сторону самой ненавистной комнаты. Тянуть время ей директор не позволил, Голубевой даже казалось, что если она опять сбавит скорость, он просто-напросто схватит ее за руку и потащит, как мелкую на виду у всех. Не то чтобы в коридорах было много народу(гимназисты по большей части разбрелись по парку, комнатам и кружкам по интересам), но все же человека три им встретились. Наверняка ребятам было понятно, куда может идти ревущая девчонка в сопровождении двух взрослых! А от этого было очень стыдно.
«А может комната занята?»—с надеждой подумала Настя, когда они дошли до двери.

[Николай Александрович]

У меня при себе всегда был ключ от этого помещения. Я нашёл его на связке и отпер дверь.

- Заходи, - сказал я Насте. Внутри был пусто. Зимой рано темнело, а сегодня и день был пасмурный, поэтому в комнате царил полумрак. Я включил свет и посмотрел на не перестающую лить слёзы Голубеву. - Живее, Настя, живее!

[Елена Викторовна]

- Давай заходи, - я тоже поторопила я Настю.
Комната была очень неуютная, несмотря на добротную мебель и картины на стенах. Да оно и понятно - все же комната для наказаний, наверное и должна быть такой, чтобы не хотелось в нее попадать снова.
За то недолгое время своей работы здесь, в Гимназии, мне уже приходилось пользоваться этим помещением, но правда только один раз. Тогда мне пришлось наказывать одного семиклассника, и тоже за откровенное хамство.
Но я никогда не думала, что мне нужно будет наказывать Настю в принципе за то же самое, ну и за лень и ложь тоже.

[Настя Голубева]

- Заходи, - сказал я Насте. - Живее, Настя, живее!

- Давай заходи

«Боже, почему это происходит со мной опять?!»—мысленно закричала Настя, переступая порог комнаты.
Девочка попыталась вспомнить, когда была здесь в последний раз, но почему-то не получилось. Да уж, такие вещи лучше сразу выбрасывать из памяти!
В рыдальне ничего не поменялось. Та же ужасная лавка, розги... Неееет! На это точно лучше не смотреть! Настя резко отвела глаза в сторону и уперлась взглядом в картину над столом. Это был какой-то пейзаж с озером и деревьями. Интересно, кто додумался картины в рыдальне повесить? Странная какая-то идея... Голубева перевела взгляд на морской пейзаж с кораблем. Вот бы сейчас, как в книге «Хроники Нарнии. Покоритель зари или плавание на край света»! Чтобы вода начала переливаться за раму, а потом р-раз, и Настя плывет на корабле из картины открывать новые земли, а не стоит перед лавкой в ожидании трепки!
«Представьте, что вы находитесь в картинной галерее...»,—вспомнилось шестикласснице какое-то упражнение из учебника по русскому. Она даже не помнила, задавали им его или она просто прочитала задание от скуки. Вот, видимо, и «дизайнер» рыдальни хотел, чтобы ученики представляли себе здесь, что они находятся в картинной галерее. Лежишь на лавке и окультуриваешься!
Настя в очередной раз всхлипнула. Попа все ещё болела от дировских шлепков, сердце стучало, как ненормальное, пальцы нервно теребили юбку. Как же она ненавидела это место!

[Николай Александрович]

Настя в очередной раз всхлипнула. Попа все ещё болела от дировских шлепков, сердце стучало, как ненормальное, пальцы нервно теребили юбку. Как же она ненавидела это место!

Я плотно прикрыл дверь и подошёл к лавке.

- Ты можешь плакать сколько угодно, - сказал я Насте, - но сегодняшнее наказание послужит тебе хорошим уроком. Спускай колготки с трусами и укладывайся.

[Настя Голубева]

- Ты можешь плакать сколько угодно, - сказал я Насте, - но сегодняшнее наказание послужит тебе хорошим уроком. Спускай колготки с трусами и укладывайся.

Обратись к ней с таким требованием Елена, и не будь здесь директора, Настя обязательно бы заныла! Она почти всегда так себя вела. «Пожалуйста-пожалуйста! Не надо! Не буду! Простите! Я все поняла!»,—эту излюбленную Настину(и не только Настину) песенку некоторые учителя уже знали наизусть.
Но вы пробовали сопротивляться, когда Николай Александрович лично от вас такое требует?! У Насти после этой фразы сердце даже на мгновение биться перестало! Этот строгий, глубокий, спокойный голос... От него хочется спрятаться, хочется убежать, хочется зарыдать, хочется залезть под диван, но ослушаться ты его не можешь! Потому что при всём своём диком страхе, ты понимаешь, что не ляжешь сам—тебя уложат. Понимаешь, что Николаю Александровичу это абсолютно несложно. Понимаешь, что у тебя нет ни малейшего шанса уговорить его отпустить тебя.
Голубева покрылась мурашками с головы до пят, шея и спина девочки вспотели от страха, губы дрожали, а глаза уставились вниз.
Настя медленно потянула вниз колготки, захватив вместе с ними трусы.

[Елена Викторовна]

Нет, все-таки хорошо, что Николай Александрович решил вмешаться. Что-то мне подсказывало, что без него я бы с Настей провозилась неизвестно сколько времени. Начались бы уговоры, разговоры, слезы... А так, Голубева не посмела ослушаться директора. Вот и хорошо! Смотреть на то, как девочка готовится я не стала. Сейчас мне надо было выбрать орудие наказания.
Покосившись на ведро с розгами, я подошла к шкафу, где хранились ремни. Да! Выбор конечно поражал воображение! Каких только ремней тут не было, и широкие, и узкие, и даже был какой-то особенно страшный ремень, с огромной пряжкой. Но вот какой выбрать? Поколебавшись немного, я взяла простой брючный ремень, не слишком широкий, черного цвета, как оказалось довольно увесистый.
Я обернулась к Насте...

[Николай Александрович]

Голубева покрылась мурашками с головы до пят, шея и спина девочки вспотели от страха, губы дрожали, а глаза уставились вниз.
Настя медленно потянула вниз колготки, захватив вместе с ними трусы.

Елена Викторовна занялась делом, а я остался стоять, где стоял, не спуская с ребёнка глаз. Обычно, когда дети раздевались, я на них не смотрел, но сейчас я был в комнате как раз для этого - убедиться, что Настя слушается. И Настя слушалась. Пускай медленно и дрожа, как осиновый лист, тем не менее она начала сдвигать под юбкой одежду. На данном этапе я уже был готов проявлять терпение, потому что знал, как это для детей невыносимо тяжело и сколько всего им приходится в себе преодолевать, стоя вот так перед лавкой. Я лишь надеялся, что каждый такой случай будет помогать им хоть немного исправлять своё поведение и в будущем делать всё, чтобы не попадать в эту комнату снова.

[Настя Голубева]

А у Насти дело застряло, даже несмотря на пристальный взгляд Николая Александровича... Колготки с трусами были спущены лишь до половины попы, а дальше Настя, как ни старалась, но не могла себя заставить снять их нормально. Девчонка просто держала их руками, но ничего с ними не делала. Вместо этого она с огромным испугом в глазах наблюдала за Еленой Викторовной.
«Слава Богу, не розги!»,—с некоторым облегчением подумала гимназистка.
Но тут она увидела, какой жуткий ремень выбрала математичка...

[Николай Александрович]

А у Насти дело застряло ... Колготки с трусами были спущены лишь до половины попы, а дальше Настя, как ни старалась, но не могла себя заставить снять их нормально. Девчонка просто держала их руками, но ничего с ними не делала.

- Мы все тебя ждём, - произнёс я, видя, что Настя от страха совсем замерла. Процесс затягивался, и я решил поспособствовать возобновлению хоть каких-то движений: - Я считаю до трёх. Раз.

[Настя Голубева]

- Мы все тебя ждём. Я считаю до трёх. Раз.

Настя сильно закусила губу и быстро перевела взгляд с Елены Викторовны на Николая Александровича. Ей было ужасно страшно. Сердце стучалось так гулко, что казалось его могут услышать, все находящиеся в этой комнате, Голубевой вообще чудилось, что оно сейчас проломит грудную клетку и с громким стуком поскачет по полу. Пальцы словно задеревенели. Не послушаться—страшно! Послушаться—ещё страшнее!
—Мммммм...—то ли простонала, то ли проплакала девочка, так и не предпринимая никаких действий.
А что будет, когда директор скажет: «Три!»?!