Июль - месяц гроз (приват)

[Андрей Иванович Гущин]

Держится, герой. Эх, дурашка, ну что ты хочешь доказать такое? Впрочем, дело твое. Розга поднимается и опускается в прежнем темпе и с прежней силой.
Вжик! Вжик! Вжик!
Так-с... Отсчитать половину порции с одного места или поменять сторону сейчас? Пожалуй, поменяю, короткая передышка ему не повредит.
- Десять, - объявляю я и обхожу скамейку с другой стороны.

[Юрка]

И ещё раз не закричал... И ещё, ещё! Десять... Ещё три раза по столько! Ох, хоть полминуточки передохнуть. Хорошо, что астроном не частит, а то бы точно не хватило терпения. Юрка сделал несколько шумных вдохов, шмыгнул носом. Кричать он пока не кричал, но слёзы давно уже лились по щекам ручьями. И руки привязаны. Он кое-как вытер плечом одну щеку, потом другую. Надо держаться. Ох, хоть бы подольше перерыв...

[Андрей Иванович Гущин]

Тянуть перерыв долго я не стал. Перевел дух и хватит, впереди еще много. Однако, упертый какой, все еще молчит. Мне так, конечно, спокойнее, меньше давит на психику. А вот ему, пожалуй, было бы легче, если б выплеснул свою боль в крике. Ну, не уговаривать же его закричать, хочет изображать партизана на допросе - пусть изображает.
Я примериваюсь и снова поднимаю розгу. Эх, дружок, для твоего поведения зад-то у тебя маловат. Все, что ты заслужил, на нем никак не поместится. Я начинаю распределять удары шире, захватывая не только ягодицы, но и верхнюю часть бедер.
Вжик! Вжик! Вжик! Вжик!

[Юрка]

Перерыв кончился гораздо быстрее, чем хотелось. Заметив краем глаза, что учитель снова поднимает прут, Юрка сжался и вновь стиснул зубы. Ох, как больно-то! К тому же, неудобно. Когда можно хоть немножко вилять попой, дрыгать ногами, молотить кулаками по скамейке или цепляться за неё изо всех сил - кажется, будто немного легче. Когда очередной удар опустился ниже попы, по ногам, Половцев издал особенно громкое и долгое мычание. Что ему попы мало? Уууу, бо-ольноооо!

[Андрей Иванович Гущин]

Выискивать еще не пострадавшие места и попадать по ним становится все труднее. Хотя я и стараюсь наносить удары параллельно друг другу, все равно кое-где полоски перекрещиваются. Надо поаккуратнее. Ну куда, куда вас, мальчишек вечно несет? Думаете, небось, что нам нравится раскрашивать ваши зады? Самая неприятная часть нашей работы. Увы, и ей приходится заниматься. Мда.
Хм, не сбиться бы со счета, не надо отвлекаться. Я продолжаю наносить удар за ударом, доводя счет до двадцати. Уф, пусть немного передохнет.
- Двадцать, Юра, - объявляю я. Оглядываю прут, подумав, бросаю его в угол и отправляюсь за новым.

[Юрка]

Боль охватывала попу, разгораясь с каждым ударом всё сильнее и сильнее. Юрка громко мычал сквозь стиснутые зубы, всё тело ломило от напряжения, никаких сил терпеть уже не оставалось. Все мысли из головы улетучились, кроме одной-единственной: держаться и молчать. И вдруг очередной ожидаемый удар не опустился на тело.

- Двадцать, Юра, - объявляю я. Оглядываю прут, подумав, бросаю его в угол и отправляюсь за новым.

Юрка со стоном разжал челюсти. Вздохнул несколько раз с громкими всхлипами. Двадцать. Половина. Ещё столько же. Ему казалось, что до конца наказания он не доживёт. Мимолетно подумалось: хорошо, что Гущин заранее объявляет, сколько будет ударов. И говорит, сколько уже было. Сам Половцев начал было считать, но быстро сбился, до счёта ли ему было... По крайней мере, знаешь, сколько ещё терпеть. Он вдруг осознал, что все его тело напряжено как струна и расслабился. Хоть бы астроном подольше дал отдохнуть. Он скосил глаза посмотреть, как учитель выбирает для него розгу. Постой ещё, повыбирай подольше, - мысленно попросил он, - дай отдохнуть...

[Андрей Иванович Гущин]

Подходящую розгу выбрать не трудно, но я некоторое время стою перебирая прутья. Потом неторопливо возвращаюсь к лавке, снова встаю на ту сторону, с которой начинал. Зад у мальчишки уже совершенно красный, некоторые следы заметно вздулись. Да, зря ты ввязался в эту историю, Половцев. Ну, ты знал, что за это бывает, хотя и рассчитывал, что пронесет. Не пронесло.
- Продолжаем, Юра.
Вжик! Вжик! Вжик!

[Юрка]

Перерыв был подлиннее, чем в прошлый раз, Юрка успел немного прийти в себя. Боль, хоть и не такая острая, как во время порки, пульсировала в попе, слезы продолжали неудержимо течь по щекам. Он снова обтер лицо о плечи. Ну почему, почему всё так вышло? Всё было так весело, интересно и почти не страшно. Ну не может же быть, чтобы в них в самом деле ударила молния? Принесло этого астронома на их головы. Не в первый раз Половцеву доводилось лежать на скамейке и каждый раз он думал: в другой раз буду осторожнее. И каждый раз что-то шло не так. Ну как они не подумали, что летящего змея будет видно по всему лагерю? А теперь вот... Только бы вытерпеть. Он увидел, как учитель снова приближается и напрягся: сейчас начнется. И началось.

- Продолжаем, Юра.
Вжик! Вжик! Вжик!

Ух, как будто стало ещё больнее, чем было! Может, из-за другой розги? Какая разница, ох, нет сил терпеть. Крик так и рвался наружу сквозь стиснутые зубы, мальчик извивался, насколько позволяла привязь, издавая все более громкое мычание:
- Уммм! Мммых! Ммммм!

[Андрей Иванович Гущин]

Мда, терпение юного героя, кажется, на исходе. Однако, долго держится, насчет своей терпеливости не соврал. И все же, думаю, я правильно его привязал.
Снижаю темп, делаю паузы между ударами подлиннее, но силу ударов не снижаю. Как ни жалко мальчишку, но мое решение остается неизменным: эту порку он запомнит надолго.
Вжик! Вжик! Вжик!
Пожалуй, можно еще помедленнее?
Вжик! Вжик! Вжик!

[Юрка]

Удары сыпались один за другим, боль ослепительными вспышками приходила снова и снова, Юрка опять сбился со счета и только все сильнее стискивал зубы.
Мммм! Мммых! Умммм! Оммм!
Очередной удар вдруг прилетел как-то особенно хлестко и он не выдержал:
- Уууу!
Раз вырвавшийся крик было уже невозможно сдерживать дальше. Половцев завопил во всё горло.

[Андрей Иванович Гущин]

Всякому терпению приходит конец. Порку я, что ни говори, задаю ему основательную. Ну, осталось всего десять. Это с моей точки зрения - всего десять. Для него это, конечно, очень много. Дождавшись, когда крик после очередного удара стихнет, я объявляю:
- Тридцать.
И, как обычно, неспешно перехожу на другую сторону скамейки.

[Юрка]

Тридцать... Значит, ещё десять. Юрка кое-как справился с прорывавшимися рыданиями, только всхлипывал часто и громко, да шмыгал носом. Попа болела так, что он бы сейчас даже потереть её не рискнул. И сейчас по ней снова... Ещё десять раз. Да еще и осрамился, не выдержал, заорал. Вот теперь астроном, небось, думает, что правильно привязал. Ох, сил никаких нет, как больно-то. Хоть бы он подольше не начинал, хоть немного отдохнуть, хоть минуточку еще, чтобы немного утихла боль.

[Андрей Иванович Гущин]

Я еще немного стою возле скамейки неподвижно. Мальчишка плачет, но явно пытается держать себя в руках. Что ж, поведение достойное, но искуплением вины не является. Не стоит тянуть дальше, надо продолжать. Я медленно поднимаю розгу.
- Я продолжаю.
Вжик! Вжик! Вжик! Вжик!
На попе уже нет живого места, верхушка бедер тоже изрядно пострадала, ничего не поделаешь, новые удары ложатся поверх вспухших полосок. Не спешу, но и снижать темп еще больше не стал.

[Юрка]

Ещё чуть-чуть погоди, - про себя умолял Юрка учителя, - Ещё немножечко... Отдых был слишком коротким. Он увидел, как розга снова поднимается вверх, машинально рванулся, хотя и знал, что не сможет сдвинуться с места ни на сантиметр, а потом прут со свистом опустился...
Первые пару ударов Половцев опять принял со сдавленным мычанием, но боль была такая, что терпеть ее дальше уже не было никаких сил. Он взвизгивал при каждом новом ударе, уже не заботясь о том, как выглядит со стороны, ему было всё равно. В голове осталась только одна мысль: да когда же конец?!

[Леонид Навицкий]

Лёня так и не решил что делать. За это время он точно понял только одно - сидеть вот так и ждать пока наказывают друга, даже когда тебе уже ничего не грозит - тоже ужасно. Наверное тот факт, что он сам только что "оттуда" добавлял его воображению красок и оно рисовало яркую и одновременно совершенно безрадостную картину. Навицкий старался гнать её подальше, но проклятая лавка и взлетающий с мерзким звуком прут постоянно возвращались и стояли перед глазами. Как же это развидеть...

Время тянулось бесконечно, казалось, Половцев ушёл уже сто лет назад. Да, Лёня понимал, что так только кажется, но... может хватит уже Юрку пороть?

Мальчик походил из угла в угол и вышел на крыльцо - может на улице удастся отвлечься.