Самогонных дел мастер

[Профессор Маревич]

- Думаешь, в Брюсселе мне будет лучше?

- Брюссель - это временная мера. Вот когда вернёмся домой...
"Хм... домой", - профессор сам удивился своим словам, - "Домой, это в Африку, что ли? Да, в неё родимую", - ответил он сам себе.
С некоторых пор Аркадий стал считать Кейптаун своим домом, потому что именно туда он возвращался после длительных командировок.
- Так вот, когда вернёмся домой, мы определим тебя куда-нибудь. Опций конечно не много, но оставить тебя вот так, предоставленной самой себе, на это я больше не соглашусь.

[Лена Маревич]

- Брюссель - это временная мера. Вот когда вернёмся домой...
- Так вот, когда вернёмся домой, мы определим тебя куда-нибудь. Опций конечно не много, но оставить тебя вот так, предоставленной самой себе, на это я больше не соглашусь.

- Папа, я никуда не поеду, - Ленка мягко посмотрела на отца, - мне здесь хорошо. Правда. Ты не волнуйся. Все в порядке. А там... там вы меня уже определяли... - тонкий намек на ее сложные взаимоотношения с бывшей директрисой должен был вернуть распереживавшегося профессора на Землю.

[Профессор Маревич]

- Я вижу как тебе тут хорошо, - язвительно произнес Аркадий, и подойдя к столу, взял в руки бутылку, - Вот это то чем ты тут занимаешься. Прекрасно. Не правда ли?
Поднеся к носу горлышко, профессор поморщился от омерзения и снова помрачнел.
- О том, что ты здесь остаешься не может быть и речи. Так что лучше не тяни время и собирайся.

[Лена Маревич]

- Я вижу как тебе тут хорошо. Вот это то чем ты тут занимаешься. Прекрасно. Не правда ли?О том, что ты здесь остаешься не может быть и речи. Так что лучше не тяни время и собирайся.

- Пап, я никуда не еду, - повторила Ленка тихо. У главного входа в свете фонаря малыши играли в снежки. Она постояла у окна, молча наблюдая за ними, потом легла на кровать и свернулась калачиком. Защитная реакция против любых неприятностей срабатывала - сон надвигался семимильными шагами.

[Профессор Маревич]

- Пап, я никуда не еду, - повторила Ленка тихо. У главного входа в свете фонаря малыши играли в снежки. Она постояла у окна, молча наблюдая за ними, потом легла на кровать и свернулась калачиком. Защтная реакция против любых неприятностей срабатывала - сон надвигался семимильными шагами.

- Это как понимать? - повысил голос отец, - Ты мои слова уже вообще ни во что не ставишь? - это было именно то, что в данный момент волновало его больше всего. То есть самогон, трусы - все это плохо, но как-то еще можно спустить на тормозах, но строптивость дочери переходила все мыслимые границы.
- Вставай! - сказал он тоном не терпящим никаких препирательств, и подошел близко к кровати, готовый собственноручно стянуть с нее свою дочь в случае, если она продолжит упрямиться.

[Лена Маревич]

- Это как понимать? - повысил голос отец, - Ты мои слова уже вообще ни во что не ставишь? Вставай!

Препираться с отцом Ленка не намеревалась. Она просто перевернулась на другой бок и все так же тихо проговорила в стену:
- Пап, это ты мои слова ни во что не ставишь. Я ведь сказала, что мне здесь нравится, что мне здесь хорошо. Я не хочу никуда ехать. Но тебе все равно, - она покрепче обняла подушку и зарылась в нее носом. - Как обычно...

Сердитые нотки в голосе отца ее уже давно не трогали. Бранить, стыдить, кричать, стращать - все это папа умел. Ленке этот факт был хорошо известен. Так какой смысл тратить лишнее время на доказательства того, что уже и так известно?

Ничего не хотелось. Тоскливая пустота поразила сознание. Пашкино... предательство обухом стукнуло по голове. Да, предательство. Как иначе можно это назвать?
"Он вел себя как ни в чем не бывало! Зачем ему это понадобилось? - этот вопрос терзал ее. Ленка судила о других людях по себе и, не будучи мстительной или злопамятной, представить не могла, что Пашка, которого она считала своим другом, способен на такую подлость. - Зачем? Ну, зачем?"

[Профессор Маревич]

- Ну хорошо, - с угрозой в голосе произнес профессор, - Я тебя сам соберу, а о твоем поведении мы поговорим отдельно, когда прилетим в Брюссель.
Намерения у профессора были самые серьезные, и Алена своим поведением только укрепляла его в мысли, что оставлять ее тут нельзя.
Первым делом Аркадий решил расправиться со спиртным и прихватив бутылку отправился опустошать ее в ванную.

[Лена Маревич]

- Ну хорошо, - с угрозой в голосе произнес профессор, - Я тебя сам соберу, а о твоем поведении мы поговорим отдельно, когда прилетим в Брюссель.
...
Первым делом Аркадий решил расправиться со спиртным и прихватив бутылку отправился опустошать ее в ванную.

- Куда?! Отдай! - Ленка подорвалась, перерезала профессору путь и загородила собой вход. Сейчас самогон уже ничего не значил. Все это было в прошлом. И самогонщик тоже был в прошлом, и тоже ничего не значил. Но, тем не менее, позволять кому-либо, даже родному отцу, посягать на ее собственность, а именно в эту категорию Ленка относила творение своих рук, было вне правил.

[Профессор Маревич]

- Куда?! Отдай!

- Это что еще за фокусы? - раздражённо произнёс отец, и решительно отодвинув Алену с дороги, переступил порог ванной и стал выплёскивать содержимое бутылки в умывальник.

[Лена Маревич]

- Это что еще за фокусы? - раздражённо произнёс отец, и решительно отодвинув Алену с дороги, переступил порог ванной и стал выплёскивать содержимое бутылки в умывальник.

- Да что ты делаешь?! - не менее решительно вскрикнула Ленка, ворвалась вслед за отцом в ванную и, схватив бутылку двумя руками, рванула на себя. Вследствие такого маневра остатки содержимого оказались не в умывальнике, а на папином пиджаке и немного на брюках. - "У-ууупс..."

[Профессор Маревич]

- Да что ты делаешь?! - не менее решительно вскрикнула Ленка, ворвалась вслед за отцом в ванную и, схватив бутылку двумя руками, рванула на себя. В следствии такого маневра остатки содержимого оказались не в умывальнике, а на папином пиджаке и немного на брюках. - "У-ууупс..."

- Ах... - Аркадий чуть ли не захлебнулся от наглости собственной дочери. Вот ведь что творит!
От негодования, и вследствие этого, подскочившего давления, он покраснел как самовар, а в виске пульс теперь отстукивал автоматными очередями.
- Я тебя выпорю сейчас! - произнес он, тяжело дыша и глядя на дочь страшными глазами.
Профессор конечно же перегнул в своих обещаниях. Он никогда в жизни никого не порол и имел слабое представление о том как это делается. Да и вряд ли он смог бы проделать такое со своей замечательной и талантливой во всех отношениях Алёнкой, до какого бы состояния она его не довела. Но оставить такую наглость без ответа он не был готов. Отец он ей все-таки или не отец?
Подогреваемый собственными мыслями, а так же удушливой вонью, впитавшейся в его одежду, Аркадий бросил бутылку в умывальник, и бросившись к Алене, резко развернул ее, и наклонив на свою левую руку, стал лупцевать по заднице ладонью правой руки.
Впервые в жизни, он поднял руку на дочь. Вот ведь до чего довела.

[Лена Маревич]

- Ах... - Аркадий чуть ли не захлебнулся от наглости собственной дочери. Вот ведь что творит!
От негодования, и вследствие этого, подскочившего давления, он покраснел как самовар, а в виске пульс теперь отстукивал автоматными очередями.

М-да... Ленка широко распахнула очи ясны, отчего они стали просто огромными и, плотно сжав губы, сдерживающие несвоевременную бесовскую улыбку, уставилась на отца. В таком прямом, немигающем и неубедительно косящем под виноватый взгляде можно было прочесть длиннющий монолог:
"Папочка! Ты только не нервничай! Это всего лишь костюм. У тебя же таких миллион. И этот после химчистки будет как новенький. Он по-любому сидит на тебе не лучшим образом! Да-да! Не говорят, потому что боятся обидеть, но кто еще правду скажет? Только твоя любящая дочка . Ну, папочка, мы же оба знаем, что я не специально. И вообще, ведь сам виноват, признай! Нечего было мой самогон трогать!.. Да этот костюм уже старый! И маме он никогда не нравился....."

- Я тебя выпорю сейчас! - произнес он, тяжело дыша и глядя на дочь страшными глазами.

Неизвестно, что из вышеперечисленного прочитал профессор, но отреагировал как и всегда в аналогичных случаях. Обрадованная этим обстоятельством Ленка не удержалась и прыснула. Уж очень он был сейчас забавен.


...Вот он, папа, сделав такие же страшные глаза, мечет громы и молнии и клянется отходить дочь так, что ей придется месяц спать стоя. Мама в отчаянии заламывает руки: "Когда уже, когда?!". Ленка нагловато лыбится, и мама снова гневно смотрит на папу, чуть ли не под угрозой развода призывая к активным боевым действиям. Не будучи в состоянии снести двустороннего натиска своих темпераментных женщин, Аркадий Леонидович, схватив на бегу газету трехнедельной давности, спешит ретироваться в свой домашний "рабочий кабинет" с картинкой писающего мальчика на двери и заседает там час, два или год - сколько потребуется, чтобы улеглась буря...

...Аркадий бросил бутылку в умывальник, и бросившись к Алене, резко развернул ее, и наклонив на свою левую руку, стал лупцевать по заднице ладонью правой руки.

- АЙ! - от неожиданности Ленка громко вскрикнула. - "Стоп!" - она прекратила прокручивать кинопленку воспоминаний. Ничего подобного в предыдущие разы не было. Безрезультатные догонялки с тапочком в руке не в счет. Ленка, конечно, любила сюрпризы, но в такого рода мероприятиях предпочитала следовать заранее заготовленному сценарию. Все же оно надежней.
- Папа, ты что делаешь?! - она сообразила наконец, что хватит думы думать, пора бы уже озвучить протест. - Папа, больно же! Пусти! Папа, тебе нельзя переутруждаться - у тебя сердце! - "... и давление!" - прожужжало над ухом сопрано профессорской супруги. - И давление! - послушно повторила Ленка и предприняла попытку высвободиться.

[Профессор Маревич]

Даже будучи в столь агрессивном состоянии, где-то в глубине души Аркадий терзался сомнениями:
"Не слишком ли я ее? Она же все-таки еще ребенок. Ну кто в детстве не шалил?"
"Ничего-ничего", - успокаивал он сам себя, продолжая махать рукой, - "Сейчас она попросит прощение, и я ее тут же отпущу".

Но вместо ожидаемого "Папочка, прости!", на которое уже так настроился профессор, из уст дочери звучало напоминание о слабом здоровье.
Какай наглость!
Успокоительная речь Алены была воспринята как оскорбление и посягательство на отцовский авторитет.
Она либо не понимает, что он ее воспитывает, либо просто издевается.
- Я покажу тебе давление, - угрожающе произнес он, и желая усилить эффект, а за одно и самоутвердиться, приспустил с Алёнки немного штаны и принялся шлепать по голому телу.
Теперь то уж она поймет, как нехорошо себя вела и сделает выводы. А если не сделает, так будем продолжать, продолжать, до бесконечности...

Но что бы там профессор себе ни думал и не планировал, его дочь конечно же оказалась права.
От напряжения и переживаний, давление резко подскочило вверх, что неминуемо сказалось на общем состоянии. В груди неприятно заныло сердце. В руках и ногах ощущалась слабость. Пора было заканчивать.

Отпустив дочь, Аркадий схватился за сердце, а другой рукой стал хлопать себя по карманам в поисках таблеток.
- Алёнушка, принеси пожалуйста воды, - ласково попросил он, выковыривая дрожащими руками таблетки из серебристой пачки.

[Лена Маревич]

- Я покажу тебе давление, - угрожающе произнес он, и желая усилить эффект, а за одно и самоутвердиться, приспустил с Алёнки немного штаны и принялся шлепать по голому телу.

- Не надо мне ничего показывать! - взвизгнула Ленка, эта демонстрация не вызывала у нее никакой заинтересованности. Почувствовав, что одежда покидает свое законное место, она смутилась окончательно и потянулась к убежавшей резинке, но, увы, не достала. - Папа, отдай штаны!!!

Нет, это же полнейшее безобразие! Чтобы любимый папочка... То ли дело физрук - чужой, можно сказать, человек, дела ему до нее нет... хотя, еще утром Ленка не считала его чужим. Какой чужой, раз он имел удовольствие лицезреть ее зад? Даже родной отец такой чести не удостоился. До сих пор...
В любом случае - Бе-зо-бра-зи-е!

- Ну, па-А-апа! Может, уже хватит, а? - Ленка звонко пищала, куда больше из-за наигранного возмущения, чем из-за боли, при этом умудряясь выворачивать шею во все стороны, изучая разные отверстия, соединяющие ее жилище с внешним миром, и оценивая, насколько внешний мир может быть посредством них осведомлен о происходящем внутри. В поле зрения попало, разумеется, и самогонное "оборудование", за что подверглось красноречивым проклятиям. - Папа, я с тобой разговаривать не буду, слышишь? - теперь пришел Ленкин черед угрожать. - Ай!

Отпустив дочь, Аркадий схватился за сердце, а другой рукой стал хлопать себя по карманам в поисках таблеток.
- Алёнушка, принеси пожалуйста воды, - ласково попросил он, выковыривая дрожащими руками таблетки из серебристой пачки.

"Допрыгалась!" - с тревогой подумала Ленка. Сколько бы она ни выступала, она все же надеялась такой концовки профессорского суда избежать. Молниеносно выскользув из папиных рук, она натянула спортивные брюки и усадила родителя на бортик ванной.

- Пап, тебе плохо? Ну, что ты так? Ты посиди спокойно, - она пулей влетела в комнату и так же обратно, держа стакан с минералкой. - На, попей! Ты же знаешь, что тебе нельзя... Пап, давай я медсестру позову, - девочка опустилась на колени рядом с отцом и испуганно заглядывала в его побледневшее лицо.

[Профессор Маревич]

- Пап, тебе плохо? Ну, что ты так? Ты посиди спокойно, - она пулей влетела в комнату и так же обратно, держа стакан с минералкой. - На, попей! Ты же знаешь, что тебе нельзя... Пап, давай я медсестру позову, - девочка опустилась на колени рядом с отцом и испуганно заглядывала в его побледневшее лицо.

- Всё нормально. Не нужно никого звать. Сейчас пройдёт, - на побледневшем лице родителя просияла виноватая улыбка. Он ощущал неловкость оттого, что напугал дочь.
Проглотив положенный набор таблеток и запив их минералкой, Аркадий притянул к себе свою "негодницу" за плечи и усадил ее на колено.
- Что же ты творишь, чучело ты огородное? - ласково обратился он к девочке и любя щёлкнул ее по носу, - Ну как я тебя могу одну здесь оставить, если ты занимаешься черти чем? - в подтверждение своих слов, профессор жестом руки указал на самогонные причиндалы и пустую бутылку коньяка.