Самогонных дел мастер

[Пашка]

Пашка с молчаливой покорностью принимал пакеты один за другим. В глубине души он завидовал Ленке. Хоть и не надолго, но ее посетил кто-то из родных. Подарков разных навёз, наверное что-то вкусненькое. А может и из электротоваров что-то стОящее.
Его конечно тоже родители не забывали, посылки слали, иногда даже навещали. Но все-равно, когда видишь, что приезжают к кому-то, хочется чтобы приехали и к тебе.

[Профессор Маревич]

Минута расставания неумолимо приближалась. Внутренне ощущая это профессор обнял дочь и прижал к себе.
- Мы ведь не будем грустить, правда? - стараясь держаться бодро, произнес он.

[Лена Маревич]

Минута расставания неумолимо приближалась. Внутренне ощущая это профессор обнял дочь и прижал к себе.
- Мы ведь не будем грустить, правда? - стараясь держаться бодро, произнес он.

"Будем! Будем! Будем!!! " - прильнув к отцу, девочка крепко обхватила его шею обеими руками.
Вся ее сущность взбунтовала, завопила, воспротивилась разлуке, сплетая в душе беспомощные мольбы.
"Папочка, ну, не уезжай! Ну пожалуйста, не уезжай! Что тебе стоит остаться? Хоть на чуть-чуть. Я все что угодно сделаю, ангелом стану, только не уезжай! Пожа-а-а-алуйста..."

Ленка открыла глаза и разжала объятия. Фирменно фыркнула, механически-привычно затолкав поглубже подступившие слезы, разгладила галстук и совсем маминым голосом сказала:
- Когда будешь в самолете, позвонишь. И когда приземлишься... - взгляды отца и дочери встретились. - И пальто застегни, здесь холодно. Я тебя люблю, - она поцеловала профессора в щеку и, закусив губу, быстро зашагала в сторону такси.

[Профессор Маревич]

Минута расставания проходила в сдержанной, можно даже сказать в торжественной обстановке, и профессор, впрочем как и его дочь, выдержали ее достойно.

- Когда будешь в самолете, позвонишь. И когда приземлишься... - взгляды отца и дочери встретились. - И пальто застегни, здесь холодно. Я тебя люблю.

-Хорошо, - спокойно ответил отец, но в самый последний момент нервы его не выдержали. Он догнал дочь, развернул ее и горячо исцеловал ей лицо.
- Вот теперь иди, - с облегчением произнес профессор, - Я позвоню, как обещал.

[Лена Маревич]

-Хорошо, - спокойно ответил отец, но в самый последний момент нервы его не выдержали. Он догнал дочь, развернул ее и горячо исцеловал ей лицо.
- Вот теперь иди, - с облегчением произнес профессор, - Я позвоню, как обещал.

С вами случалось, что во сне вы пытались бежать, но неведомая сила не давала вам пошевелиться? С Ленкой случилось. Только не во сне, а наяву.
Она уже смирилась, приняла неизбежное, и родительский горячий порыв, как нож, нежданно вонзился в сердце. Удерживая темный рукав пальто, она боялась отпустить его, а вместе с ним этот короткий ускользающий миг.
Но разум (или, быть может, это было отчаяние?) взял свое. Она одернула руку. С безграничной нежностью, обидой и злостью одновременно в последний раз взглянула на отца и направилась к выходу, через несколько метров перейдя на бег и проклиная про себя всех на свете. И Пашку, который так подло с ней обошелся. И маму, которой не было рядом. И папу, который мог - ведь мог!!! - но не решился наплевать ради нее на свою работу. И себя, которая могла, но не решилась улететь с ним.
Что-то подсказывало: - "Еще не поздно! До утра есть время. Ты успеешь".
Ленка не слушала. Она ведь знала, что никуда не поедет.
Добежав до машины, она забилась в угол на заднем сиденье и стекляными глазами уставилась в окно, на враждебно мерцающие огни взбудораженного после рабочего дня города.

[Пашка]

Ленка не слушала. Она ведь знала, что никуда не поедет.
Добежав до машины, она забилась в угол на заднем сиденье и стекляными глазами уставилась в окно, на враждебно мерцающие огни взбудораженного после рабочего дня города.

Такое странное поведение как-то еще можно было понять. Расстроилась из-за отъезда отца. Но Пашке все-равно было обидно. Чего это она им там пренебрегает? Понавесила на него пакетов и помчалась к машине сама, будто ей наплевать идет он за ней или нет.
"Плюхнувшись" на заднее сидение, Пашка нагромоздил все пакеты девчонке на колени, обиженно буркнув:
- Я к тебе в носильщики не нанимался.

[Профессор Маревич]

Она одернула руку. С безграничной нежностью, обидой и злостью одновременно в последний раз взглянула на отца и направилась к выходу

"Совсем взрослая стала", - думал отец, с блаженным видом провожая взглядом удалявшуюся дочь.
"И вся в маму..." - на эту мысль, его навел бежавший позади Алёнки ее приятель, до которого ей будто бы не было никакого дела. А он старательно бежал, чтобы не отстать.
"Книжки только по дороге не теряет. А в остальном очень похож", - улыбнувшись самому себе, подметил профессор, вспоминая славные деньки своей юности.
Как только девочка скрылась за дверьми аэропорта, Аркадий пошел бродить по залам, выпил в ресторане чашечку кофе, забрел по ошибке вместо туалета в комнату матери и ребенка, где встретил своего знакомого с которым они проболтали до самого отлета.

[Лена Маревич]

- Я к тебе в носильщики не нанимался.

- Ах не нанимался?! - Ленка обожгла мальчишку зловещим огнем из-под густых ресниц. О, теперь можно дать себе волю. Теперь можно все!
- Значит, не нанимался... Я тебе вот что скажу, Любимцев: никогда, слышишь? Никогда не смей со мной больше разговаривать! И подходить ко мне больше не смей! Ты меня понял? - шофер дал газ, и машина плавно тронулась в путь.

[Пашка]

Широко раскрыв глаза от изумления, Пашка уставился на девчонку.
"Чё это с ней?"
- Ну ладно, я пошутил, - тут же отступил он, - Я могу и поднести. Мне не трудно. Чё так злиться-то?

[Лена Маревич]

- Ну ладно, я пошутил, - тут же отступил он, - Я могу и поднести. Мне не трудно. Чё так злиться-то?

- Поднести?! - продолжала Ленка с колючим сарказмом цепляться к словам. - За такие шуточки нужно не поднести, а вынести! Унести! Тебя! Ногами вперед!

[Пашка]

- Поднести?! - продолжала Ленка с колючим сарказмом цепляться к словам. - За такие шуточки нужно не поднести, а вынести! Унести! Тебя! Ногами вперед!

- Какие шуточки? В чем дело? Ты в себе?
Пашка сам потихоньку начал выходить из себя. Ленка бесилась как никогда раньше. А главное невозможно было понять отчего? Но отчего бы там ни было, по мнению Любимцева, такого отношения он к себе не заслужил.

[Лена Маревич]

- Какие шуточки? В чем дело? Ты в себе?

- Как какие? Ты же сам секунду назад сказал, что ПОШУТИЛ! - от вопля у водителя его немногие волосы встали дыбом, но он мужественно состроил каменную мину. - Какое у тебя тонкое чувство юмора! Когда ты мои трусы на доску вешал, ты тоже шутил? А, или это была доска почета? Только почему-то там других трусов не было. Что же ты своих не вывесил? Неужели они не достойны красоваться на почетном месте? А трусы Яровского, к примеру? Или Вики? Или... нет, я знаю, Борьки! Борькины семейки почему ты не повесил, а? - все это Ленка выдала на одном вдохе и под конец чуть не задохнулась.

[Пашка]

Пашка съежился и на несколько секунд заткнулся. Да... Неудачная шутка. Но чего прошлое ворошить-то?
- А чего это ты сейчас об этом вспомнила? - обиженно пробубнил он, - Я ведь еще днем пообещал тебе что больше не буду так делать. И ты сама сказала "проехали". Память отшибло, что ли? Или тебе прицепиться больше не к чему?

[Лена Маревич]

- А чего это ты сейчас об этом вспомнила? Я ведь еще днем пообещал тебе что больше не буду так делать. И ты сама сказала "проехали". Память отшибло, что ли? Или тебе прицепиться больше не к чему?

Ленка тоже заткнулась, перемалывая непонятные ей обвинения, но тишина не продлилась долго.
- Когда это я тебе такое говорила? Когда ты мне такое обещал? - пальцам, сжимающим экзотическую бурду, стало мокро. Вот, из-за этого мерзкого и гадкого Любимцева, который ей мозги пытается запудрить, еще и дрянь раздавила! Ленка бушевала. - Ты решил из меня идиотку сделать, да? - продолжила она с надрывом. - На себя посмотри! И вообще, ты что, глухой? Я же ясно сказала: не смей больше ко мне обращаться! НИКОГДА!

[Водитель такси]

Юрка-таксист, именно так называли его промеж себя знакомые, был на редкость общительным парнем. Профессия, так сказать, располагала. Любил он с клиентами потрепать о том о сем. Так и время быстрее шло. Особенным уважением пользовались подвыпившие мужики. Они и чаевые оставляли хорошие, и "перетереть" с ними можно было по душам. О жизни, и о бабах! О бабах, и о жизни! И так всю дорогу...
Сколько же историй он услышал от своих клиентов, прям не сосчитать. А сколько потом выдавал за свои...

Нынешняя поездка не обещала ничего стоящего. В ту сторону молчаливый мужик с подростками, а обратно те же подростки только без старшего. Ну что тут может быть интересного?

Но не успел Юрик настроить радио на музыкальную волну, как вдруг до него донеслось сзади:

- Какое у тебя тонкое чувство юмора! Когда ты мои трусы на доску вешал, ты тоже шутил? А, или это была доска почета?

"Ну и ни фига себе, молодежь пошла? Мы с Казановой отдыхаем", - подумал про себя Юрка, и даже радио потише сделал, чтоб не упустить подробностей. Только напрасно он беспокоился. Девчонка так визжала, что казалось ее визг ловила ближайшая радиостанция.

Только почему-то там других трусов не было. Что же ты своих не вывесил? Неужели они не достойны красоваться на почетном месте? А трусы Яровского, к примеру? Или Вики? Или... нет, я знаю, Борьки! Борькины семейки почему ты не повесил, а?

"Ага, там был еще и Борька. Это наверное тот мужик, который до аэропорта с ними ехал. Интересная компания. Ну-ну. Что ж было дальше?"

- На себя посмотри! И вообще, ты что, глухой? Я же ясно сказала: не смей больше ко мне обращаться! НИКОГДА!

- Эй! На корме! Потише там. Свои семейные проблемы дома решать будете! - неожиданно встрял он в разговор, лелея надежду, что пассажиры привлекут его к своим проблемам и может даже совета спросят?